ТИШИНА

...Тишина. Сегодня особенная тишина. По обе стороны - тишина. Фрицы нас не задирают в громкоговорители и не слышно звуков их аккордеона. По-видимому тоже, так же сидят - ждут, сволочи. Получив приказ: "приготовиться к атаке" - уже часа два сидим в окопах.
С правого фланга оживление. По цепочке опять передают: "Приготовиться к атаке" - это значит через пару минут поднимаемся. Передаю приказ дальше, налево, тщательно топчу окурок, хотя мог бы этого и не делать. Рядом со мной солдат Файззулин аккуратненько укладывает недоеденный сухарь в кармашек вещмешка, накидывает лямки на плечи, добротно, без суеты, застёгивает на груди.
...Тишина. Проходит вечность...
Длинная пулеметная очередь хлестнула по нервам. Из самого нутра организма повыскакивали через кожу тысячи острых иголок. С диким ревом и матом батальон, как подпружиненный, выскочил из окопов и тут же наткнулся на свинцовую стену. Много тел осталось лежать на брустверах.
Споткнулся, упал Файззулин - с живота сползали медленно на землю синеватые кишки. Бегу, стреляю не целясь в сторону немца, просто бегу по прямой. И все бегут, кто может.
Матерный рев живых и раненых перекрывают вой и разрывы мин.
Лешка Федоров, маленький молоденький якутенок, стал еще меньше в размерах... - нет ног. Лежит, раскинув руки.
А до немцев далеко, метров двадцать. Вижу их всех. Дергающиеся стволы нацелены прямо на меня. И в нас и в них летят гранаты...
Рукопашная... Нет времени перезаряжать винтовку - приклад, удачно, со смачным хрустом, входит в лицо поднявшегося навстречу фашиста.
Слышен лязг металла и крики - русский мат и немецкое "шайссе". Режу еще одного. Сзади наваливается туша, пытается душить, ощущаю густой запах свежего перегара. Бью ножом в бедро - хватка ослабла, с разворота - в шею...
...И снова тишина, будто ватой уши заложило. Наш старшина со звериным оскалом на лице не может отдышаться, штык-нож в руке пляшет, в этом аккуратном, обшитом обрезной доской, чистеньком немецком окопчике только двое нас в живых. Стоим на телах. Задыхаюсь, не хватает воздуха. Садимся, где стоим. Смотрю на старшину. Почему-то становится смешно. И старшина на меня смотрит и смеется. Оба смеемся. Смеемся до кашля, успокоиться не можем.
Непонятно откуда всплывает режущая боль. Дыхание не восстановилось. Сколько времени прошло? Прислушиваюсь к себе - боль становится острее. Щупаю липкий левый бок. Старшина, уже молча, как мне кажется лениво-равнодушно, рвет на мне гимнастерку. Левая штанина мокрая, в сапоге хлюпает чёрная кровь.
- Подняться можешь? - Говорить нет сил, просто мотаю головой "Нет". Острая боль. - Эй, на шхуне, есть кто живой? - Кричит старшина, выглядывая из окопчика. Странное у него чувство юмора. А может так и надо?
Небо удивительно чистое. И кружится, кружится... Тишина...

***

Солнце. Ослепительно белый диск. Но смотреть - глазам совсем не больно. Вокруг чистый белый свет, синее небо. И какая-то особая, успокаивающая тишина.
Откуда-то издалека послышались голоса, но слов не разобрать. Да и нужно ли. Такое ощущение будто летаю, как в детском сне.
Солнце меркнет, раздваивается, сияние угасает. Что, уже ночь? Так быстро? Теперь четко слышу голоса: женский и мужской. Опять все тело пронзает острая боль. Слышно, как кто-то матерно ругается. Пьяный мужик, откуда? Оказывается, валяюсь в палатке медсанбата.
Слышу женский голос:
- Пульс есть!
Вижу две свечи и женщину с мужчиной во всём белом. Что-то говорю им, кричу, но себя почему-то не слышу. Страшная раздирающая боль во всем теле.
Пожилой доктор с пышными седыми усами, в окровавленном халате, трогает мою голову:
- ...Твою мать... Жить будет.

Андрей Ефремов (Брэм) 1992 г.