Язык войны - особенный язык, Там два "слона" воткнулись на ночь возле РОПа, Вот отличились в перехвате "слухачи", А на "зачистке" "соболя" и взвод "омаров", Из-под земли, как-будто, появились "фэйсы", И слово "наши" понимается полней, Язык войны рождается в огне, *****
В нем много слов с неведомым значеньем,
На нем общаются легко те, кто привык,
А у других от этих слов недоуменье.
С "коровы" резво выгружают "огурцы",
"Игла" достала "крокодила" ноль-второго,
"Правак" с него пошел домой, одетый в цинк.
Опять 15-й в эфире объявился,
Взмывают в небо быстро грозные "грачи",
"Дух" не уйдет, куда бы он ни скрылся.
Вчера два крупных "схрона" вскрыли, повезло,
"Консервы," "мухи" и "шмели" и, даже, "сварку"
Они, изъявши, погрузили на "газон".
Все в модных "лифчиках." Беда - у них "двухсотый",
"Спецам" нарезали задачу с интересом,
На "гинеколога" объявлена "охота".
Оно не просто из числа местоимений,
В нем теплый Родины глоток и мощь корней,
Семьи особенной - гражданских и военных.
И ни за что нельзя понять его по книжкам,
Для тех он близок стал, кто побыл на войне.
На языке войны - сестренкам и братишкам.
ПОСЛЕ ГОСПИТАЛЯ.
Перед первым осенним снежком, Тесно листьям на мятой траве, Вспомним те недалекие дни, Поболтаем о том и о сем, Мы забудем на миг о делах *****
Когда в золото бросит полесье,
Я с дружком, со своим корешком
Захочу прогуляться по лесу.
Мы присядем на старый пенечек,
У него седина на коре,
И поставим вблизи пузыречек.
Когда больше нас было намного,
А теперь мы остались одни,
Рядом с этим пеньком при дороге.
Опрокинем и вновь наливаем,
И веселую песню поем,
А нам грустно ручей подпевает.
И в сердцах разбираться не стоит,
Ты сожми мою руку в руках,
От беды она первой прикроет.
"28"(памяти друга).
Ты шел, как и все, по бульвару длиной в миллионы шагов, Черный кот, черный ход, Ты умел рисовать черной краскою светлый мир, Нынче ставни закрыты, усталая дверь не скрипит, Черный ход, черный кот, ******
Сжигал фонари и в таинственной мгле ускользал от врагов,
28 огней, 28 свечей лишь досталось тебе
И гитары струна порвалась и повисла в усталой руке.
Черный цвет облаков и луна,
Кто плывет - доплывет,
А устал - захлестнет волна.
Превратить шумный праздник в тяжкий стон похорон,
Куда уходит тропа - безмолвием глаз говорил,
Показал, где кончается бред, начинается сон.
Из тарелки с мильоном крупинок исчезла одна,
Кто сжигал фонари на бульварах, тот скоро сгорит,
Но кто даст им ответ, отчего же иссохла река?
Черный цвет облаков и луна,
Кто плывет - доплывет,
А вернувшись, поймет,
Отчего же иссохла река.
ВОЙСКОВОЙ СВЯЩЕННИК.
В отряде радость- есть у нас священник войсковой, В своей "разгрузке" он носил походный целый храм, Он с боя раненных тащил, собою прикрывал, Напоминал он нам о том, чтоб размышляли как живем, И вот, в один из тех боев в окрестностях Шали Прощался с ним отряд наш весь, eго лобзая крест, ***** Ведь не может же быть, что совсем не доплыть, Кто-то вынужден жить, кто-то вынужден петь, ***** Я потом Ему с лихвой оплачу, Обвязал друг мои раны платком, На него я на коленях взойду, И уткнулся, как мальчишка, в подол, Говоришь, что нынче сдох серый кот, Да к кормушке, что в саду сколотил, Я теперь, моя родная, с тобой, Починю все неполадки, шутя, ***** Искрят снежинки в солнечном сиянье, И хочется мне гимн прочесть морозу, ***** С остервененьем рвет топор Сложу дровишки на возу, Остановись, кричу, постой! Вот горе-горькое, беда, Мне свежий пень заменит плаху, *****
И в черной рясе каждый раз ходил он с нами в бой,
"Разгрузка" сверху и - всего, ну, точно Пересвет,
Просить устали мы его одеть бронежилет.
Штук пять аптечек разместил и Требник рядом там,
Во флягу влил святой воды, а в пузырек - елей,
Так и служил наш войсковой отрядный иерей.
Не помнить зла он нас учил и всех благословлял,
Новопреставленных ребят по чину отпевал,
Он поминал, крестить был рад и даже раз венчал.
Что две присяги мы даем, за них ответ несем:
Одну - пред Богом, отрекаясь сатанинских дел,
Другую - Родине служить, такой у нас удел.
Он пулю снайпера поймал повыше чуть брови,
Прости, отец, за то, что мы тебя не сберегли,
Спасти хотели, донести, спешили, как могли.
Но снайпер-демон дело знал, гаденыш, хорошо,
Он точно знал в кого стрелял и выстрел рассчитал,
Наш капеллан был не жилец, пред тем, как отойти:
"Христос Воскресе!" - нам сказал, и больше не дышал.
Пред строем он в гробу лежал под отданную честь,
В Седмицу Светлую почил наш брат и наш отец,
И как в признание ему - Воистину Воскрес!
КТО-ТО.
Кто-то должен искать, кто-то должен найти,
Тот, кто мог обижать, должен молвить "прости",
Кто-то должен идти, кто-то должен дойти,
Откровенье узнать и другим донести.
Надо только успеть ничего не забыть,
Весь клубок размотать до конца осторожно,
Только нить не порвать, если это возможно.
Потянуть эту нить и потом - умереть,
Но кого-то ведь может совсем и не быть,
И никто не поможет долги погасить.
Тогда кто же возьмется за все сгоряча?
Скоро обруч сомкнется, сгорает свеча...
ВОЗВРАЩЕНИЕ.
Наконец я возвращаюсь домой,
Я так долго был в далеких краях,
Издержался и на ноги - босой,
Да белеет седина на висках.
Его помощь не забуду вовек,
Знает Бог, что так домой я хочу,
Как хотеть умеет лишь человек.
Дал попить воды холодной глоток,
Пожелал он мне удачи потом,
Я спешу найти желанный порог.
Поцелую подле землю губами,
Стукну в дверку, но вовнутрь не войду
И в сенях силуэт вижу мамин.
Как же сгорбилась, родная моя,
Поседела с непосильных забот,
Но все так нежна ладошка твоя,
Помню, мне махала ей у ворот.
И заплакал, не стесняясь, слез,
Сколько я к тебе, мамулечка, шел,
Как тебя мне не хватало всю жизнь.
Тот, которого мальцом приволок,
Запустел от сорняков огород,
И колодец наш старинный иссох.
Прилетают так же птицы клевать,
А черешня, что давно посадил,
Уж завяла, ее надо срубать.
Я вернулся в этот дом навсегда,
Ты надень-ка свой платочек шитой,
Мы с тобою заживем как тогда.
И забор поставлю новый, резной,
Ты - единственная, мама моя,
Тебя любит сын единственный твой.
ЗИМА.
Опять оделась в белое земля
И голубое поднебесье видно реже,
Уснули снегом скрытые поля
И воздух обдает дыханьем свежим.
Переливается бриллиантами родник,
На стеклах окон так причудливо вязанье
Нам подарил морозец озорник.
Но видно в этом я не преуспел,
Не превзойти никак Есенина березу,
Которую поэт давно воспел.
ТОПОР.
Мне б передышку, мне б поспать,
Хоть миг свободно подышать,
Но видно мой удел таков:
Чем глубже в лес, тем - больше дров.
Деревьев праздничных убор,
И в вихре липком сочных слез
Гноится сердце от заноз.
Уймись, топор, не довезу,
Но он бездушным жалом стали
Ломает, крушит все без жали.
Пора уж трогаться домой,
Ведь, чую, лезвие из пня
Приняться хочет за меня.
Из глаз моих течет вода,
Я пищей, как сосна в бору,
Стал своему же топору.
Расстегнут ворот у рубахи,
Свистящий взмах... А так бы - жил.
Коль б в лес поглубже не входил.
АРТИСТЫ.
Музыкант на мостовой - Он на улице стоит, Старый-старый саксофон, Фраки, смокинги, цветы, А потом по кабакам А теперь, под занавес, Твой стареющий металл Музыкант на мостовой - *****
Шляпа черная лежит -
Инструмент ласкает свой,
Людям душу бередит.
Губы греют саксофон,
Звуком плачет и грустит,
Камни слышат этот стон.
Пожелтевший нотный лист,
Ты ведь тоже видишь сон,
Как и твой седой артист.
Крики "Браво!" и "На Бис!",
Как тебя до хрипоты
Надрывал саксофонист.
Вас в ночи возил таксист,
Но играли вы и там,
Ведь артист - везде артист.
Ваш подмосток - тротуар,
И с тобой, наперевес,
Музыкант будил бульвар.
Он дыханьем оживил
И на улице играл,
Словно вновь на сцене был.
Шляпа черная лежит -
Инструмент ласкает свой,
Людям душу бередит...
"11" (ПОД АТАГАМИ).
Под Атагами. Под Атагами
Мы месим глину под сапогами,
Нам генералы почти, как боги,
Все ничего бы, да плохо ноги.
Не заживают, гноятся раны,
Ведь сыро нынче, дожди-туманы
Вскрывают тропы, снега съедая,
Весна приходит. Она такая.
И ей неважно, что трудно будет,
Что снова горы стрельба разбудит,
Что обнажает врагу дороги,
Кому-то время, кому - итоги.
У нас - предгорье, темнеет рано,
Да воздух, правда, от гари странный,
Пусть ноги плохи да мы не ропщем,
А так нормально, терпимо вообщем.
Под Атагами. Под Атагами
Не бросят наши, придут за нами,
И все нормально, сгодится в целом,
И шут с ногами, лишь были б целы.