Это своё повествование я хочу посвятить моему отцу, Чеботарёву Ивану Егоровичу, инвалиду Великой отечественной войны II группы, полковнику. Прожил он долгую, трудную, но красивую жизнь, отдав все свои 88 лет служению Отечеству, воспитанию двоих детей, четырёх внуков и двоих правнучек. Не знаю, что другие люди видят и понимают под этими, упомянутыми мной цифрами, но я-то имел возможность убедиться, сколько сил, здоровья, знаний, навыков, а главное, богатейшего, объёмного опыта мой отец отдал всем нам. Вечная ему память, немеркнущая слава воина-освободителя, всеобщее уважение кадрового офицера-фронтовика, не проходящая благодарность нас, его потомков.
Сколько их на настоящее время осталось в живых, тех, кто прошёл через бои и походы той, Великой Отечественной войны? Нет, не беря в учёт "ветеранов войны", "всплывших" на волне демократизации общества в последнее десятилетие прошлого века - начале этого столетия, родившихся в 30-х годах 20 века, "воевавших" пастухами и истопниками в партизанских отрядах и лагерях для гражданского населения в партизанских районах. Поверьте мне, таких, которым к концу войны было 8-16 лет, среди "ветеранов" сейчас достаточно. Настоящих ветеранов, имеющих право вспомнить и рассказать эпизоды своей боевой жизни, осталось очень и очень мало - несколько тысяч, в лучшем случае, десятков тысяч человек. Как подтверждение мной сказанного. За десять месяцев 2010 года только в городе Бобруйске ушли из жизни 59 ветеранов Великой Отечественной войны. Много это или мало, судите сами, если в мае 2010 года в этом же городе их было всего 686 человек. Скоро наступит такое время, что рассказать ПРАВДУ о той войне будет некому. Я считаю, что эта их (и наша) правда нужна. Нужна всем тем, кто остаётся жить дальше. Чтобы не возникала "потребность" некоторых отдельных лиц (развелось их сверх меры) фальсифицировать историю и "перекраивать" её в угоду себе или тем, кто хорошо за это платит. Целью этого рассказа является ПЕРЕСКАЗАТЬ ту правду, которую рассказал мне, сестре, моим и её детям наш отец - непосредственный участник, ветеран той войны.
Рассказ я начну с родителей моего отца, своих дедушки и бабушки, чтобы отразить ту обстановку и атмосферу, в которой родился, рос и воспитывался папа, его брат и сёстры.
Семья моего отца.
Мой дед, Чеботарёв Егор Иванович родился 1 июня 1891 года в селе Новая Слобода Николаевского района Царицынской губернии в семье крестьянина. Практически весь трудоспособный отрезок своей жизни он был связан с сельским хозяйством. Правда, трудности и события начала ХХ-го века не позволили ему все свои силы отдавать привычному и любимому для него делу. В возрасте 23 лет мой дед был мобилизован на первую мировую войну. Учитывая его происхождение и лишь начальное поверхностное образование, защищать дело "батюшки царя" во время первой мировой войны ему пришлось в пехоте. Воевать дедушке довелось относительно недолго. В середине 1915 года, участвуя в боях с германскими войсками на территории бывшей Белой Руси, он получил тяжёлое ранение. Раненым был взят в плен немцами. В плену операцию, которая могла бы в дальнейшем избавить от хромоты, никто делать ему не стал. В германском военном госпитале деду залечили рану, и после этого он был передан русским войскам, уже как инвалид. За проявленную в бою храбрость и за полученное увечье, брат последнего коронованного русского царя Николая I Великий князь Константин уже в русском госпитале вручил ему солдатский орден Святого Георгия. С перебитой верхней голенью левой ноги и новеньким крестом Святого Георгия IV степени на груди, вернулся он в родное село. Стоит заметить, что в то время инвалиды войны, да ещё и награждённые орденами, имели некоторые льготы, позволяющие им не только иметь собственный надел земли, но и, в общем-то, получать на льготном основании определённые денежные средства для поднятия хозяйства. Да и налоги государству они платили несколько меньшие, чем все остальные крестьяне. Эти льготы позволили моему деду до революции относительно прочно "стать на ноги". Старательный труженик, рачительный хозяин, дед сумел выйти в число крепких середняков.
После революции, которая для роста его благосостояния ничего нового не принесла, он женился на односельчанке Антонине Васильевне, которая была моложе его на два года. В 1919 году (2 сентября) у них появился первый сын Дмитрий. В отличие от основной массы крестьян того времени, дети в этой семье появлялись на свет не через год, а с некоторым промежутком времени. Даже в этом проявлялась крестьянская основательность и обдуманность действий моего деда и бабушки. 25 августа 1922 года в семье появился второй ребёнок - мой отец. Через два года - 14 октября 1924 года родилась дочь Мария, а ещё через три года - дочь Александра. Небольшое хозяйство деда позволяло довольно большой семье кое-как сводить концы с концами.
До сих пор, когда вместе собирались братья и сёстры, вспоминали те счастливые моменты, когда семья жила в относительном, более-менее достатке. Особенно мне запомнился рассказ, когда в конце лета собирали урожай арбузов на бахче, выжимали из них сладкий сок, и потом, выпаривали из него в тазах сахар. Этот сахар в осеннее и зимнее время использовали вместо обычного, свекольного сахара. В конце приготовления сладкой массы, когда уже почти готовый продукт извлекался из тазов, для детей приятной "музыкой" звучала команда: "Тазы лизать!". Сейчас, когда в магазинах есть всё, были бы только деньги, это, для кого-то, вызовет смех. А тогда...
В 1931 году, под давлением местных активистов и тяжестью налогов, которые наложила Советская власть на единоличных крестьян, мой дед вынужден был вступить в местный колхоз, которым, кстати говоря, руководил его родной брат Иван. Как было определено в те годы, при вступлении в колхоз семья обязана была передать в собственность коллективного хозяйства всё, что имело отношение к крестьянскому труду: землю, скот, инвентарь, посевы, семена и т.д. В общем, насколько я знаю из рассказов отца, в личной собственности оставалось только жильё, мебель, одежда и прочая, чисто домашняя утварь. Думы о том, как и чем потом придётся кормить свою большую семью, вынудили деда при передаче собственности в колхоз утаить 1,5 гектара своей, уже посеянной озимой ржи. Вполне понятно, что любое "тайное всегда становится явным". Так случилось и в этот раз. Узнав об не переданных посевных землях, колхоз, в лице родного брата, заявил об этом в прокуратуру. Было возбуждено уголовное дело, в результате которого семья Чеботарёвых была обложена в пользу государства дополнительным налогом. Как назло, этот год оказался засушливым, зерно сгорело на корню, сдавать государству оказалось нечего. Не выполнение налога повлекло за собой новый суд. Деда осудили на пять лет с конфискацией имущества и выселением в отдалённые районы России. Семья осталась без родной хаты, личных вещей (даже старые детские вещи были забраны и увезены в колхозные сараи), имущества. Ютиться бабушке с четырьмя детьми, старшему из которых было 11 лет, а младшей - четыре, пришлось в постройке, используемой ранее как летняя кухня. Без средств к существованию, без запасов продуктов, семья с трудом пережила зиму. Сыновья ходили по соседним деревням и подрабатывали где и чем только придётся. На Волге для еды и продажи ловили рыбу, в степи - сусликов, зайцев, птиц. Крепкая дружба, взаимопомощь в семье, неистребимая жажда жизни помогли бабушке с детьми выжить до лета 1932 года. Весной и летим "прикормкой" служили ягоды, грибы, травы. К этому времени был освобождён из-под стражи дед. Не знаю, что побудило правоохранительные органы изменить срок наказания - понимание слишком уж сурового наказания или жалость к его детям? Но, дед раньше срока вернулся к семье.
Прожив с семьёй до конца года, дед, не найдя никакой работы на родине (в колхоз, как осужденного его уже обратно не приняли), вынужден был уехать в город Чёрный Яр Сталинградской области, куда он позднее, в 1933 году забрал всю свою семью. Инвалид войны, хромой на всю жизнь, мой дед с большим трудом мог найти себе работу, которая смогла бы прокормить семью. До 1934 года Егор Иванович работал конюхом.
В 1934 году семья переехала в Дагестан, где дедушка стал работать конюхом на животноводческой ферме, а бабушка - там же дояркой. Небольшой приусадебный участок возле дома, щедрая на урожай земля и необычайное трудолюбие крестьянских рук, позволили семье более-менее стать на ноги. Росли дети. Старшие сыновья становились надёжными помощниками по хозяйству и на колхозных работах. Местные жители, сами труженики и уважавшие подобных себе тружеников, относились к приезжим дружелюбно. Постепенно жизнь налаживалась. Семья перестала голодать, в доме стало появляться, хоть изредка, мясо.
Только вот беда не хотела сдавать свои позиции и оставлять в покое Чеботарёвых. В 1937 году по наговору "доброжелателя" дед был арестован и осуждён судом на два года за то, что он, якобы, доставляя рабочим в поле пищу, не додавал положенную им норму, утаивая в свою пользу. "Разбирательство" было быстрым и... поверхностным. Суд состоялся, приговор был оглашён, и понадобилось несколько месяцев, чтобы в кассационном порядке его обжаловать и полностью снять обвинение. И опять же весь этот период, пока дед находился в следственном изоляторе, семье пришлось столкнуться и с голодом и с бедой. Помогали соседи, выручало трудолюбие и желание выжить самим и помочь своим близким. Мне, всем моим родным и двоюродным братьям и сёстрам приходится порой удивляться, откуда бралась и берётся у отца, его брата и сестёр такая любовь, нежность и забота друг о друге. Она воспитывалась в те далёкие для нас года трудностей, голода и испытаний! Её, эту любовь, воспитали родители, мои дед и бабушка. Воспитала неистребимая жажда жизни всей семьи.
Однако, грянул грозный 1941 год. Фашистские войска рвались к центру России. Страшась агрессивности и ненависти к русским проживавших недалеко от Дагестана чеченцев, семья возвращается в родное Поволжье. Опять пришлось начинать жизнь по-новому в родном, для моего деда и отца, селе Политотдельское Сталинградской области. Дед, как инвалид, от военной службы был освобожден, да и возраст 50 лет не позволил бы ему идти на фронт. Старший сын Дмитрий сразу же был призван в армию. Отец в декабре 1941 года поступил учиться в Камышинское танковое училище.
Немцы к осени 1942 года вышли к Сталинграду. Расположенные на левом берегу Волги колхозы все свои силы отдавали на обеспечение войск Сталинградского фронта продуктами питания, одновременно подвергаясь обстрелам артиллерии и налётам авиации немцев. Время было трудное. Нужно было выстоять, и они выстояли. Описывать трудности военного времени нет необходимости. Об этом сказано уже много. Счастьем для семьи было то, что с войны живыми, вопреки статистике, вернулись оба сына. Оба - офицерами, с боевыми орденами и медалями на груди. После войны младший сын выбрал для себя судьбу военного, а старший стал работать на радио (потом теле-) заводе в Каунасе. Постепенно семья разлетелась по всему бывшему Советскому Союзу. Дочери вышли замуж за офицеров и разделили с ними "прелести" кочевой жизни военных. В 1947 году дед с бабушкой переехали к сыну Дмитрию в Каунас, где уже тяжело больная бабушка умерла 4 июня 1947 года (в 11 часов 35 минут). Мой отец не смог приехать на похороны бабушки, так как в это время служил в Польше. Дедушка прожил 74 года и умер 18 июня 1965 года (в 11.00) от кровоизлияния в мозг. Деду посчастливилось увидеть всех своих восьмерых внуков и внучек, знать, что род Чеботарёвых продолжился в новой ветви. Похоронен дед вместе с бабушкой в одном месте на кладбище Петрушане города Каунаса.
Судьба военного.
Мой отец, Чеботарёв Иван Егорович родился 25 августа 1922 года в селе Политотдельское Сталинградской (ныне Волгоградской) области в семье крестьянина. Родился в год образования Советского Союза. Время было тяжелое, голодное. Только недавно окончилась гражданская война. В Поволжских степях продолжали "гулять" и бесчинствовать банды, грабя и убивая активистов и местных крестьян. Страна лежала в развалинах, со всех сторон государство было окружено врагами. Сельское хозяйство насильственно переводилось на колхозный строй. Дед - инвалид войны, имел своё хозяйство, хоть и не богатое, но способное обеспечить сносное существование семьи. Тридцатые годы принесли в Поволжье страшные засухи и неурожаи, что заставило в 1934 году, спасаясь от голода, семье переехать в Дагестан.
1941 год. Спасаясь от ненависти чеченцев, семья возвратилась в Поволжье, на старое место жительства. Старший брат Дмитрий сразу был отправлен на фронт.
Голод и лишения отразились на здоровье моего отца. У него возникли серьёзные проблемы со зрением. Возможно, ухудшение зрения у отца было связано и с теми переживаниями, которые свалились на семью Чеботарёвых за последние 5-10 лет. Только поздней осенью 1941 года отец смог пройти в военном комиссариате города Камышина медицинскую комиссию и его направили в школу подготовки младших специалистов стрелковых и пулемётных подразделений. Не известно, как бы сложилась дальнейшая служба и судьба отца, если бы после подготовки в этой школе он попал на фронт. Как общеизвестно, на фронте, в пехоте, командиры отделений, впрочем, как и стрелки, погибали наиболее часто. Видимо, судьбе было угодно, чтобы отец выжил. Проучившись в этой школе меньше месяца, папу вызвали в строевую часть школы, и сообщили, что по ошибке военного комиссариата его направили не в то место, куда он предназначался ранее. Оказывается, направление отцу было в военное училище. Так в январе 1942 года отец начал учёбу в близком к родному дому Камышинском танковом военном училище. Учёба проходила по ускоренному курсу, напряженная и тяжёлая. Учили только тому, что необходимо на войне. Трудности в учёбе сказывались и в том, что за спиной папы было только базовое образование (девять классов отец к тому времени ещё не окончил). Изредка в училище к отцу приходила моя бабушка. Это мной было сказано не для "красного словца". Село Политотдельское находилось от Камышина почти в трёх десятках километрах, и для того, чтобы туда прийти, нужно было встать затемно, пройти это расстояние, встретиться с сыном и вернуться обратно. Мало того, что ей приходилось за день проходить такое большое расстояние, так она ещё приносила сыну передачки, отрывая еду от своих скудных запасов. Сама не доедала, а сыну несла! Отец рассказывал мне, что постоянно выговаривал матери: "Нас в училище кормят хорошо, еды хватает". Но, мать есть мать. Ей всегда казалось, что её дети не доедают.
Осенью 1942 года, когда германские войска прорвались к Сталинграду, училище было эвакуировано в Казахстан в район города Актюбинск. Кроме учёбы, курсантам приходилось на новом месте создавать заново хоть некоторое подобие материальной базы учёбы, обустраивать землянки и бараки, строить столовые, стрельбища и танкодромы. В январе 1943 года отец с отличием окончил танковое училище, ему, в числе немногих, было присвоено звание "лейтенант" (после выпуска из училища по ускоренной программе обучения, обычно присваивали звание "младший лейтенант").
Молодые командиры-танкисты 14 января 1943 года, были сразу направлены в 3-й запасной танковый полк города Горький на танковый завод, где изготавливали средние танки Т-34. На заводе были сформированы маршевые роты, которые должны были доставить боевую технику в действующую армию. Боевые машины и пополнение ждали на фронте. Так оцу пришлось перегонять танки Т-34 в воинские части на фронте. Чаще всего командование 3-го запасного танкового полка старалось не отдавать офицеров и механиков-водителей в действующие части. Поэтому, предписания им, как правило, выписывали с пометкой об обязательном возвращении в Горький.
В начале мая 1943 года маршевая рота, в которой отец был командиром танка, прибыла в 18-ю гвардейскую танковую бригаду 3-го гвардейского танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии. С 13 по 21 марта 1943 года пять танковых батальонов этого корпуса в беспрерывных боях на рубеже Борисовка, Томаровка, Козычев, упорно сдерживали наступающую крупную группировку противника. Несмотря на большие потери, 3-й гвардейский Котельниковский танковый корпус задержал противника, не допустив его к Белгороду. После боёв корпус был выведен во второй эшелон, где производилось доукомплектование бригад личным составом и техникой.
Маршевая рота технику сдала, а вот свободных должностей командиров взводов для офицеров в бригаде не оказалось. Офицеры и солдаты маршевой роты должны были опять убыть в Горький за техникой, чтобы вновь перегнать её в войска. Отец, вместе со своим земляком, пошли к командиру бригады, и уговорили его оставить их у себя в бригаде на должностях командиров танков, с перспективой в дальнейшем получить в подчинение взвод. В этой 18 гвардейской Минской ордена Ленина Краснознамённой орденов Суворова и Кутузова II-й степени танковой бригаде с 15 мая 1943 г. и по 15 января 1946 года мой отец прошел всю войну и, как хорошо зарекомендовавший себя офицер, остался служить после проведения демобилизации большинства своих товарищей.
Первое боевое крещение отец принял 12 июля 1943 года в знаменитом танковом сражении в районе населённого пункта Прохоровка на Курской дуге. По данным советских источников (которые в настоящее время всё чаще ставятся под сомнение), в этом сражении с обеих сторон участвовало около 1200 танков и самоходных орудий. В результате этой битвы бронированных машин, управляемых людьми, главная наступательная танковая группировка немецко-фашистских войск была разгромлена. По рассказам отца, в начале сражения чувство страха, как таковое, отсутствовало. Бригада, в которой он воевал, наступала в центре советской танковой группировки.
Отец рассказывал этот эпизод так:
"Через командирский смотровой прибор видны были движущиеся параллельными курсами соседние танки взвода, роты, батальона... Поле, в пределах видимости, перекрывал сплошной вал танков. Большое количество танков. Казалось, что такой армаде танков ничего не может противостоять. Сперва танки немцев были не видны. Но вот появилась пыль от движения массы вражеских бронированных машин. Потом стало возможным различить идущие впереди немецкие тяжёлые танки. За ними, создавая вторую волну, двигались средние танки Т-III и Т-IV. А сзади, следуя обычной немецкой системе наступления, следовали устаревшие средние танки и мотопехота на бронетранспортёрах. Наступление немцев поддерживала артиллерия. Предстояло в открытом бою встретиться с лучшими танковыми и моторизованными соединениями немецкой армии, в основном прославленными, элитными дивизиями СС. Чьё мастерство, выдержка и воля к победе окажутся лучшие? Если немцы прорвутся через наши танковые боевые порядки, то пехоте, стоящей сзади, придётся туго. Это понимали все, от генералов и до солдат. Когда прозвучали первые выстрелы орудий, никто не заметил. Я только увидел, как остановился и вспыхнул танк из моего взвода, справа от меня. Через какой-то промежуток времени был подбит танк, двигавшийся слева. Вот "болванка" бронебойного снаряда ударила по корпусу моего танка и отрикошетировала вверх. Вспыхнули закреплённые на трансмиссии личные вещи, которые перед боем экипаж убрал из боевого отделения в целях пожарной безопасности. Танк остановился. Только я вместе с экипажем выскочил через командирский люк с целью потушить пожар, как 88-ми миллиметровый снаряд немецкой танковой пушки попал в прицел орудия моего танка. Именно там находилось штатное место командира танка. Быстрота реакции и везение помогли остаться живым. Дальнейший ход сражения мы наблюдал со стороны. Вообще то наблюдать особо времени не было. Нужно было осмотреть танк, выяснить, что в нём повреждено и постараться, своими силами, или с помощью ремонтников, быстрее вернуть его в строй. Страх пришёл уже после окончания боя, когда немцы были отброшены, рёв двигателей и грохот орудийных выстрелов переместился далеко вперёд. Даже не страх, а какой-то нервный упадок сил. Вокруг моего танка со всех сторон стояли наши и немецкие подбитые танки. Часть из них горела. Были с перебитыми гусеницами, без башен, перевёрнутые взрывами вверх днищами. Впечатление складывалось такое, что какой-то крестьянин-великан прошёл по полю гигантским цепом для обмолотки колосьев зерна. Подошли ремонтные машины бригады. В первую очередь они занимались восстановлением тех боевых машин, которые можно было ввести в строй в ближайшее время. Мой танк, как раз, попадал в эту категорию. Учитывая, что от попадания снарядов электропроводка в башне не сгорела, восстановить нужно было только прицел орудия, заварить пробоины от снарядов и устранить некоторые мелкие неисправности. Это удалось сделать только через два дня, т.к. затруднение возникло с восстановлением прицела орудия. Но вот танк восстановлен. Нам повезло, что в нашем подбитом танке никто не погиб. Все остались живы, танк на ходу, прицелы выверены, пристреляно орудие. Можно продолжать воевать".
Следующим крупным этапом боевого пути 3 гвардейского танкового корпуса являлось его участие в изгнании немецко-фашистских захватчиков с левобережной Украины, форсирование реки Днепр и участие в боях за правобережный плацдарм севернее г. Киев. Когда наши войска после разгрома немецких войск на Курской дуге вступили на территорию Украины, пришлось неоднократно встречать на своём пути хорошо подготовленные и оборудованные в инженерном отношении танковые засады.
В районе деревни Свиридовка корпус поступил в оперативное подчинение 38-й армии и во взаимодействии с ее соединениями продолжил преследование противника, а затем с ходу форсировал реку Днепр севернее г. Киев.
Во время боевых действий 1-му танковому батальону 18 гвардейской танковой бригады была поставлена задача, наступать в направлении совхоза Ильичёвка. По данным разведки, в совхозе противника не было. Поэтому, танковая колонна шла спокойно, порой на повышенных скоростях. Однако, перед самим совхозом командир батальона, видимо что-то почувствовав, дал команду развернуться в боевой порядок. В самом совхозе оказалась немецкая танковая засада. На окраине села были установлены в окопы самоходные штурмовые орудия, среди которых были и "Фердинанды". С первых же выстрелов в командирский танк отца попал бронебойный снаряд, пробив броню и лишив танк возможности двигаться. Как это ни удивительно, но серьёзного пожара в танке опять не возникло. Приказав экипажу покинуть танк, так как он превратился в неподвижную мишень, отец покинул танк через командирский люк. В этот момент очередной бронебойный снаряд немцев попал в башню танка. Задержись экипаж хоть на 30 секунд внутри танка, гибель командира или заряжающего была бы не минуемой. Видно, и на этот раз судьбе было угодно сохранить жизнь моему отцу. Потери в батальоне были большие, но совхоз взяли. За ночь в отцовском танке была заменена башня, и утром он в составе батальона продолжил наступление в направлении города Прилуки.
Очередной рассказ отца относится уже к 20 сентября 1943 года:
"В бою за освобождение города Прилуки, танковый батальон вторично попал в танковую засаду. Только перед этим в танках пополнили запас боеприпасов. Кроме снарядов, уложенных в боеукладку, несколько ящиков с боеприпасами уложили в башне на днище. Только вышли из деревни, как увидели немецкие танки, которые веером расходились из соседней деревни. Из-за домов, опять внезапно, по нашим танкам ударили самоходные штурмовые орудия "Фердинанд". Их 88-мм зенитные орудия довольно эффективно боролись с бронёй нашего основного танка. Видимо, немцы сразу увидели мой танк. В этот раз снаряд смог поджечь танк. Выскакивая из башни, я зацепился комбинезоном за люк. Комбинезон был из крепкого материала, отцепиться сразу не удалось, пришлось рвать его с силой. И я чуть не сгорел вместе с танком. Только экипаж выскочил из танка и отбежал в сторону, как боеприпасы в танке сдетонировали. От взрыва башню сорвало с "погона" и она отлетела в сторону. Одновременно я получил множественное осколочное ранение бравого и левого бедра. К счастью, больше никто из экипажа не пострадал. Экипаж отнёс меня в ближайшее укрытие, где меня уже забрали санитары. В медицинской роте бригады мне сделали операцию по извлечению осколков и собирались отправить в тыловой военный госпиталь. От эвакуации в тыл я категорически отказался, боясь, что после выздоровления не смогу вернуться, в ставшую для меня родной, танковую бригаду. После лечения во взводе выздоравливающих медицинской роты бригады, куда меня определили после операции, мне посчастливилось 25 октября 1943 года вернуться в свой батальон."
Бои за освобождение Украины продолжались с нарастающим ожесточением. Хотя наши войска уже устали от непрерывных наступательных боёв, а немцы начали терять уверенность в возможности удержать наступающие советские войска, бои продолжались. Причём, бои упорные и кровопролитные. Нередко немцы переходили в контратаки. Случалось, что отрезанные от основных своих сил, группы танков и мотопехоты противника стремились по нашим тылам прорваться в сторону отодвигающегося фронта. И не просто прорваться, но и в боях нанести поражение советским войскам, не ожидающим удара с фланга и тыла.
Очередной рассказ отца посвящён именно такому эпизоду:
"Здесь же, на Украине, произошёл интересный случай, чуть не стоивший всему экипажу моего танка жизни. Вместо сгоревшего танка, мне дали новый танк Т-34. 18 гвардейская танковая бригада, в которой мы служили, совершала ночной марш к новому району боевых действий. В целях соблюдения маскировки, танки двигались с потушенными фарами. Механики-водители со своего места видели только небольшой участок дороги. Для того, чтобы помочь управлять танком во время движения в сплошной темноте, быть дополнительными "глазами" механика-водителя, я сидел во время движения не на своём штатном месте, в башне танка, а на броне, возле люка водителя. Как мы вдвоём просмотрели подбитый немецкий танк, стоявший на обочине дороги? На всём ходу танк врезался правым "ленивцем" (передним, поддерживающим гусеницу колесом, которое не касается земли и не связано с двигателем) в многотонную немецкую машину. Никто не пострадал, и даже гусеница не слетела. Однако от удара на креплении "ленивца", видимо появилась скрытая трещина. Когда утром батальон вошёл в деревню, откуда должен был вводиться в бой, наш танк, как по закону подлости, наскочил правой "гусеницей" на бревно, и от дополнительного удара "ленивец" в месте повреждения отвалился. Машина стала неподвижная, так как без "ленивца" "гусеницу" танка закрепить было невозможно. Как на грех, нужной новой запчасти ни у кого не оказалось. И надо же, именно в этот момент немцы начали наступление на деревню. Неподвижный танк мог стать лёгкой добычей для противника. Командование роты и батальона, занятые управлением боем, на запросы по рации не отвечало. После этого боя танков в батальоне оставалось всего три - командира батальона, мой и ещё один из другой роты. Что делать с танком? Бросить его исправным, подорвать или остаться в нём и вести бой? Было принято решение, продолжать бой, используя танк, как неподвижную огневую точку. На моё и всего экипажа счастье, немцы перед деревней были остановлены и начали окапываться, а потом отошли. Через некоторое время ремонтники подвезли новый "ленивец". "Разули" машину, заменили "ленивец" и установили "гусеницу" на место. Уже к утру неисправность была ликвидирована. Я по радиостанции доложил командиру батальона о готовности к движению и получил от него внезапную задачу - выйти на западную окраину ближайшего населённого пункта и при появлении противника не дать ему возможности дальше продвинуться вперёд. Мой танк на этой окраине деревни оставался один. А всего в батальоне к этому времени оставалось только три исправные танка.
Как потом оказалось, группа немецкой мотопехоты при поддержке танков пыталась выйти во фланг нашей наступающей бригады с целью нанести удар и приостановить её наступление. В районе, где перемещалась эта группа противника, других советских подразделений, кроме моего танка, не оказалось. Ставя задачу мне, командир батальона, естественно, обрекал и меня самого и экипаж танка на верную гибель. Но, приказ получен, и его нужно выполнять. За невыполнение - та же смерть, только более позорная и от рук своих.
В общем и целом, вывел я свой танк в указанное место, выбрал удобную основную и запасные позиции, маршруты перемещения и подготовился к бою. Не буду описывать то, что испытывал в тот момент, свои настроение и переживания. Даже очень хорошо "обработанный" в идеологическом отношении человек, если он не совершенный маньяк, способен испытывать, если не страх, то какие-то отголоски этого чувства. Если опасность приходит внезапно, то времени для дум и переживаний просто не остаётся. В противоположность этому трудно переносить ожидание возможной гибели, и, причём в возрасте 21-го года. А времени для ожидания и размышлений у меня в тот момент было достаточно.
Как бы то ни было, ожидаемая немецкая группа всё-таки вышла к деревеньке, возле которой занял оборону мой танк. Причём, группа довольно значительная, если учесть, что в авангарде двигалось до усиленной роты средних танков противника. При выходе противника на дальность прямого выстрела, я открыл огонь из 76-мм орудия своего танка. Бой начался, причём, бой неравный. Не стану гадать, что заставило немцев отступить - неожиданность нападения, неверие в то, что им может оказывать сопротивление только один советский танк или что-то иное. Во всяком случае, группа от проведения флангового удара по нашей бригаде отказалась, начала отход.
В этом бою я подбил три средние танка немцев Т-IV. Один из них взорвался сразу, после попадания снаряда и экипаж, видимо, сгорел. Экипаж второго танка успел выскочить и кинулся убегать. Я мог из башенного пулемёта перебить весь экипаж. Но не сделал этого. "А вдруг и со мной когда-то будет такое-же?". Жалость? А может простое сострадание, человечность? Ведь и у немцев были родители, семьи. Ведь и их кто-то ждал дома. Третий танк мне удалось поджечь, предварительно перебив "гусеницу" и лишив его подвижности. За этот бой и уничтожение танков немцев я был награждён медалью "За отвагу". Это была моя первая боевая награда.
После этих тяжёлых боёв наша 18 гвардейская танковая бригада в составе 3-го гвардейского танкового корпуса было выведена на укомплектование в район города Прилуки (Украина). Получив пополнение до полного штата и новенькие танки Т-34, бригада в составе корпуса продолжила наступление, действуя в составе 2 Украинского фронта (с 26.02.1944 г. по 25.05.1944 г.) по освобождению Украины, а затем и в Румынии".
1 января 1944 года отца назначили на вышестоящую должность адъютантом штаба 1-го танкового батальона 18 гвардейской танковой бригады, что по современной военной структуре соответствует должности помощника начальника штаба батальона. Должность хлопотная и не безопасная. Командиры танков, взводов, рот и батальонов по полю боя передвигались в своих бронированных боевых машинах. А вот штаб батальона следовал в боевых порядках на грузовой машине, как правило, на "полуторке". А от боевых подразделений батальона оторваться было и опасно, и невозможно. Все приказы и распоряжения командира батальона командирам рот и взводов в случае отсутствия радиосвязи в то время должен был доводить именно адъютант штаба батальона. Посыльный с погонами офицера на плечах.
24-го апреля 1944-го года по приказу Ставки Верховного Главнокомандующего корпус вновь был возвращен в состав 5-ой гвардейской танковой армии, которая находилась в Румынии.
В Румынии бригаде пришлось воевать в условиях горно-пересечённой местности. Немцы и здесь повсеместно использовали в качестве неподвижных огневых точек зарытые и замаскированные тяжёлые и средние танки. Наступление корпуса в направлении Плоешти было остановлено. Немецкая авиация господствовала в воздухе. Постоянно вражеские самолёты-разведчики и бомбардировщики висели в небе. Бомбили их бомбами, гранатами в кассетах, бросали старые бочки и рельсы для шума и поднятия паники. Не спасали "щели", отрытые в каменистом грунте. Во время бомбёжек экипажи стремились спрятаться под днищем танка. От прямого попадания это спасти не могло, а вот от осколков - спасало. Советской авиации почему-то не было видно. Или она действовала на других, более важных направлениях, или её там было так мало, что привлекать для воздушного прикрытия танкистов считали "непозволительной роскошью". Этот период войны отец всегда вспоминал как страшный сон. Послушав его рассказы о том, как их батальон и бригаду бомбили немцы, как было страшно и трудно, как от прямого попадания бомб приходили в полную негодность танки, превращаясь в "братскую могилу" для всего экипажа, и самому становилось тоскливо и страшно. Что только ни пришлось пережить этому поколению во время войны? Как измерить стоимость их незаметного, постоянного, будничного подвига?
Особенно трудно было в начале мая 1944 года. В 1-м батальоне 18 гвардейской танковой бригады, как впрочем, и в остальных батальонах бригады, были очень большие потери, особенно в личном составе.
Использование крупных танковых соединений в горных областях Карпат и западной Украины показали нецелесообразность этих мероприятий. Поэтому 5-я гвардейская танковая армия была отведена на пополнение личным составом и техникой в тыл. По решению Ставки Верховного главного командования 3-й гвардейский танковый корпус был погружен на эшелоны и переброшен в Белоруссию, в район Орши. Когда эшелон, в котором ехал мой отец, следовал из Румынии в Белоруссию, произошёл такой случай. Где-то недалеко от границы Румынии, почти в самом начале движения, на этот эшелон налетела немецкая авиация. Видимо машинист паровоза был опытный, и в начале бомбёжки самолётов он резко затормозил, в результате чего бомбы упали далеко впереди паровоза, не повредив его. Личный состав, в том числе и отец, выскочили из вагонов, и отбежали от эшелона. Второго захода для бомбёжки эшелона немецкие самолёты не сделали. Но на поле начались взрывы. Один, второй, третий... Последовала команда "Мины". Все остановились на тех местах, где их застала команда. Когда отец огляделся вокруг, то увидел, что вокруг него тянутся проводки немецких натяжных противопехотных мин. Для танка эти мины не страшны, он их проходит как мелкие камешки. Для людей они представляют смертельную опасность. Только случайность и везение уберегли его от подрыва на такой мине. Медленно, с оглядкой, отец вышел с минного поля. Убитых на этом минном поле не было, но несколько человек получили ранения. Раненых погрузили в санитарный вагон, все заняли свои места, и эшелон продолжил движение в Белоруссию.
Нахождение в тылу при проведении укомплектования подразделений личным составом и техникой папа вспоминал всегда как "чёрные" периоды военной жизни и деятельности. Оказывается, "отдых" боевых частей и подразделений тоже имел свои негативные стороны. Конечно, отдохнуть от боёв, помыться в бане, выспаться, в конце концов, дело хорошее и необходимое для нормальных людей. Но и эти мероприятия в Советской Армии умели не только испортить, но и превратить в мучения. В первую очередь, как это ни удивительно, с выводом в тыл сразу же урезался паёк довольствия. Причём, урезался серьёзно и основательно. На фронте еды всегда хватало. И даже тогда, когда тыловые подразделения значительно отставали от боевых подразделений, в танке имелся неприкосновенный запас, который, в трудный период использовали "по назначению". В тылу приходилось ходить с полупустым желудком. Во-вторых, для "поддержания должной воинской дисциплины" ужесточались требования к несению внутренней и караульной службы. А с кого всегда самым строгим образом спрашивали за нарушения, совершённые солдатами и сержантами? Конечно, с командиров. В-третьих, опять же для поддержания боевого духа и внутреннего напряжения, и днём и ночью проводились усиленные занятия по боевой подготовке. Смотры, строевые занятия, тренировки, стрельбы, и опять смотры.