7 мая 1986 года мы с Тайгой на борту самолета ИЛ-18 пересекли Советско-Афганскую границу.
В Кабуле Тайга вместе со мной прислушивалась к канонаде и впитывала запахи войны. Казалось, собака сразу поняла для чего она здесь. Взгляд насторожен, движения резкие - нервные, шерсть дыбом. При приближении к нам людей, верхние губы собаки поднимались, обнажая мощные бивни. Из пасти пытался вырваться наружу звериный рык, но видимое спокойствие хозяина заставляло его оставаться внутри. Нельзя сказать, что мы не привлекали внимания, но охотников приблизиться не было. Вид собаки вызывал уважение военной братии.
Восьмого мая на вертолете МИ-8 мы прилетели на аэродром Баграм.
На аэродроме куда мы - заменщики прилетели на вертолете из Кабула, нас никто не встретил. Никто из нас понятия не имел куда идти. Кто-то из членов экипажа вертолета посоветовал идти к диспетчерской. "Там вас наверняка ждут". Но и там нас не ждали. Люди мы военные, поэтому решили сидеть и не дергаться. Через час афганские летчики показали нам, по какой дороге идти в дивизию и мы, обливаясь потом, поплелись по ней. В форме, волоча за собой огромные чемоданы, на радость проезжающим мимо солдатам царандоя. Вскоре нас подобрал попутный грузовик и довез до КПП дивизии.
Поселили вновь прибывших в гостиничном модуле, с крыльца которого была видна, как я узнал потом, Чарикарская зеленка. В дивизии уже мы были окружены заботой и вниманием. В столовой накормили человеческой пищей, которая на порядок отличалась от кенгурятины Кабульской пересылки. Оно и понятно - в Кабуле воры-администраторы пересыльного пункта должны были делиться с ворами из штаба армии (я имею ввиду "честных и скромных" тружеников тыла), и поэтому воровать вынуждены были больше, дабы себя не обидеть. После обеда всех вновь прибывших пригласили на торжественное собрание, посвященное Дню Победы.
Командир дивизии, генерал-майор Исаев, вручал боевые ордена и медали солдатам и офицерам, отличившимся в боях. Впервые я присутствовал на чествовании героев. У меня все было впервые, поэтому нет ничего удивительного в том, что все спиртное, которое я привез из Союза, у меня быстро-быстро выцыганили.
Очередной шок я получил, когда после торжественного собрания дивизионный ансамбль "Каскад" исполнял свои песни, а под эти суровые, пахнущие порохом стихи, положенные на музыку, офицеры танцевали с женщинами танго, вальсы, ломали шейк. В то время таможня не пропускала через границу кассеты с подобными записями (это считалось контрабандой) и, служа в отдаленном приграничном гарнизоне, я не мог их слышать. Через полгода эти же парни подарили мне две магнитофонные кассеты со всеми своими песнями. Позднее эти кассеты были также изъяты "бдительными узбекскими" таможенниками.
Вечером, стоя на крыльце под лампочкой, горящей над входной дверью, смотрю на сполохи артиллерийских разрывов. Звездное небо беспрестанно чертят пунктиры трассирующих пуль. Стою, и думаю о тех людях, что там под огнем. Кто они? Простые советские солдаты, или одурманенные пропагандой гордые афганцы? А может там отпетые бандиты, опьяневшие от крови? Пытаюсь понять и не могу - зачем люди стреляют друг в друга? Думаю обо всем этом, а сам знаю, что приехал на эту войну не чай пить, что в любой момент шальная пуля может прервать мои размышления, и все равно стою...
Тайга сфинксом замерла у моей левой ноги. Судьба каждого из нас с этого момента зависела от другого, и мы оба это понимали.
- Так-то, Тайгуха, - сказал я.
- Знаю, хозяин, - сказали глаза собаки.

9 мая 1986 года.
Баграм. Утро. Чищу зубы. В умывальник заходит офицер с капитанскими звездочками на погонах и спрашивает: "Походяев здесь есть?"
- Во-первых, не Походяев, а Погодаев, во-вторых, это я, в-третьих, кто вы такой и что вам надо? - изрек я, сплюнув пену от зубной пасты.
Капитан хмыкнул:
- Я ваш начальник штаба, товарищ старший лейтенант, так что побыстрее приводите себя в порядок, и едем в батальон.
Умывшись, я пошел собираться. Капитан молча наблюдал за моими неторопливыми действиями. Минуты через две-три он спросил:
- Вы случаем не БВТэКу заканчивали?
Я поднял глаза:
- Да, а что?
- В каком году?
- В восемьдесят втором.
- Сухоплюева знаешь?
- Где он? - вырвалось у меня.
- Да, дела, - буркнул капитан, развернулся и вышел.
Глянув на свой вид в зеркало, взяв чемодан, где, согласно приказу, должно было находиться обмундирования всех видов на два года вперед, я вышел из модуля. Капитан курил, стоя ко мне спиной.
Тайга, привязанная к дереву, радостно повизгивала, увидев меня.
- С тобой? - уточнил капитан.
- Да.
- Толково. Пошли.
После проведенного на крыльце Баграмской гостиницы вечера было странным ехать теперь сверху на БТРе по этой тревожной местности.
Тайга гордо сидела на броне, и смело смотрела вперед навстречу своей смерти.
Вдоль дороги груды сожженной техники, посеченные пулями и осколками обелиски, развалины глиняных строений. Не видно ни одной стены, которую война не изрешетила бы осколками и пулями. Здесь мне предстояло выживать почти два с половиной года. Теперь в моей жизни есть такая дата - сто пятое мая.
Наш БТР съезжает с асфальтированной дороги в реку пыли, которая, поднимаясь сзади, надежным пологом накрывает нас от всего мира. Ничего кроме пыли. Вот мы ее обгоняем, и впереди, метрах в пятистах вижу глиняную крепость с красным флагом. Река пыли вытекает именно оттуда - значит скоро приедем.
По мере приближения вижу, как из крепости выходит человек с голым торсом. В нем узнаю Француза. Так я еще в училище окрестил Юрия за изысканность манер, независимый характер и изящность, которая свозила в каждом его взгляде и жесте. Взгляд его действительно всегда был снисходительно-надменный, что приводило всех наших командиров в "неописуемый восторг". Юрку они всегда считали в чем-то виноватым. Наверное, нас и сблизило то, что и я был не очень, мягко говоря, примерным курсантом.
На этой войне Француз стал моим учителем.
БТР останавливается. Спрыгиваю на землю. Юрка, с обалденно-лучезарной улыбкой, какая есть только у него, хватает меня в объятья и задает наиглупейший вопрос:
- Во! А ты-то что здесь делаешь?
Мы были очень рады видеть друг друга.
Капитан, сидя на люке БТРа:
- Я не понял, доклад будет или мне можно уехать?
Юрка, не выпуская меня, поворачивает голову к начальнику штаба:
- Александр Иванович, это друг, понимаете? Друг! Одного не могу понять - Погодаева, и в такое гавно. Дурдом.
- Смирно! - Выручил своего командира сержант с повязкой дежурного. - Товарищ капитан, во время несения службы происшествий не случилось. Дежурный по заставе старший сержант Федутик.
- Вольно. Раскурдяи. В гости-то пригласишь?
Широко расставив руки, Юрка протяжно произнес:
- Товарищ капитан, какие проблемы? Прошу. Только вот пока нечем угощать. Предупредили - бы.
- Пойдем, доложишь обстановку. А с другом к вечеру разберетесь.
Вскоре начальник штаба покинул заставу. До вечера я Юрке не мешал. Просто ходил и смотрел, дышал этим воздухом, знакомился с обстановкой.
Тайге пришлось уживаться с двумя своими сородичами. У Юрки жили две овчарки сомнительного происхождения - Мухтар и Чара. Из трех собак Тайга была самая здоровая по экстерьеру. У Мухтара были проблемы с задними лапами, а у Чары - с передними. Сука была ластоногой, а кобелю, видимо, когда-то повредили таз. Две суки на одной территории - это уже конфликт, а присутствие кобеля усугубляло положение. С первого дня Чара с Тайгой стали драться. Часто их приходилось разливать водой. Закончилось их соперничество, как и должно было закончиться. В одной из таких схваток Тайга располосовала череп Чары своими бивнями от ушей до глаз. Чара погибла.
Поскольку я первый раз в жизни находился в подобного рода строении, оно меня заинтересовало. Высота стен около десяти метров, снаружи ни одного окна, лишь по углам этой глиняной крепости, начиная с высоты полтора-два метра и до самого верха, множество маленьких бойниц, расположенных в шахматном порядке. Толщина стен - около полутора метров. Из крепости два выхода. С восточной и с западной стороны. К южной стене пристроено двухэтажное помещение, где расположены: на первом этаже - ленинская комната, спальное расположение и склад боеприпасов; на втором этаже еще два спальных расположения - на пять мест каждое. На "крыше" оборудован командно-наблюдательный пункт, там же находился первый пост. В центре на треноге стоял крупнокалиберный пулемет ДШК, у восточной амбразуры, на сошках - пулемет Калашникова. Северная сторона была прикрыта двумя постами-вышками. Угол северо-запад - пост N 2, северо-восток - пост N3.
За территорией крепости со стороны первого поста находился склад боеприпасов, в котором хранились снаряды для танков. Достаточно вместительный блиндаж в несколько накатов, где согласно приказу хранилось пять боекомплектов для танков. 400 снарядных ящиков. Со стороны второго поста - баня, чуть дальше, метрах в двадцати туалет. Перед западным входом, где была наименьшая вероятность огневого воздействия, в тени огромных тутовых деревьев, Юрка соорудил спортгородок, обнесенный маскировочной сетью. Если бы я такового не обнаружил, был бы очень удивлен. Там же была площадка для обслуживания танковых боеприпасов. Танковые снаряды, весом в 28 кг, хранятся в ящике по 2 шт. Они законсервированы специальной вощеной бумагой, поэтому непосредственно перед загрузкой в танк их моют горячей соляркой и насухо протирают ветошью.
Здесь первый раз я попробовал плоды тутового дерева. Когда они спелые, цвет их - фиолетовый. Наши лесные ягоды во сто крат вкуснее и полезнее, однако, вкусить заморский плод забавно. С утра горсть ягод тутовника мне не мешала.
Здесь же меня (красного командира!) ошарашили тем, что перед посещением туалета, я должен предупредить об этом дежурного по заставе, или часового первого поста. Юрка мне говорил:
- Понимаешь, автомат здесь как носовой платок в Союзе. Как трусы, понимаешь? Здесь, в "зеленке" только круглый балбес расстается с оружием. Не думаю, что тебе хочется вернуться домой в цинковом бушлате. А посему никогда, слышишь - никогда не пижонь - не оставляй оружие. В этом твоя жизнь. Уверяю тебя - вернешься, вспомнишь мои слова. Пошли наверх, покажу кишлак.
Мы поднялись на первый пост. К востоку от заставы простирались развалины бывшего населенного пункта, обозначенного на карте - Багарики-Суфла. Юрка рассказывал:
- Здесь основные силы Карима. В кишлаке два комитета. Вон, видишь, перекрытая щель на крыше? Это их наблюдательный пункт. Правее черной стены, видишь? Еще один НП. На гору смотри. Ниже бревна торчат, а под ними черная дыра. Тоже НП. А вон, смотри, за стеной кусок жести поблескивает. Видишь? Внимательнее смотри - сейчас чалма появится. Это их часовой. А крепость эта и есть комитет Карима. Второй комитет на другой стороне кишлака. Смотри - вон отдельное дерево, а левее труба торчит. Иногда из нее дымок идет. Мирные жители из кишлака ушли давно. А вот эти развалины, - тут Француз показал на остатки крепости, что метрах в тридцати от заставы, - бывший комитет ХАД. Наш "комсомолец" корректировал работу СУшек. Вот результат - докорректировался. Еще бы чуток и заставу бы накрыли. Хадовцы около заставы переночевали, а утром ушли. Теперь мы здесь одни.
Вечером с позиций вернулись танки. Теперь мне было всё знакомо и понятно. Постановка задач на обслуживание танков, развод, проверка оружия.
На одном из танков, прибыл командир первого взвода. Француз, как командир роты представил нас друг другу. Взводного звали Александр Барсегян. Сашку я запомнил, наверное, на всю жизнь.
Как стемнело, часовые стали кричать: " Первый - 115!; второй - 115!; третий - 115!" На мой вопрос, Юрка ответил:
- По переговорной таблице, - "115" означает "всё нормально". Вот когда часовой замолчит, тогда проверяй - может уже и убит. Смотри, вникай, привыкай. Скоро стрелять начнут.
Стрелять начали действительно скоро. Юрка, с Барсегяном, вылетели во двор заставы, прихватив автоматы, после длинной очереди. Это сигнал тревоги. Я было выбежал следом, но Юрка крикнул:
-- Не лезь никуда. Сиди и смотри.
В то время, пока застава отражала нападение, я наблюдал за работой минометчика. Внутри крепости, по периметру - на стенах висели бирки с указанием номеров ориентиров, угломеров, и размерами зарядов. Сверху Юрка подавал команды, их заглушала стрельба из всех видов вооружения, включая грохот танковых пушек, но солдат, работавший у миномета, каким-то образом четко их выполнял.
После обстрела мы ужинали. Ужинали медленно, смакуя время нашей встречи. Я спросил:
-- Юрок, а кто такой этот Карим?
-- О, браток! Карим это человек на земле которого мы сейчас живем. Это его вотчина. Нормально то, что ему это не нравится, но в этом, согласись, ни ты, ни я не виноваты. По разным данным у него под ружьем постоянно около трехсот человек. Одна из самых мобильных и самая жестокая банда в провинциях Кабул и Парван. Было их пять братьев. Старший Шутуб погиб в восемьдесят четвертом. Ему было около пятидесяти. Кариму сейчас тридцать четыре. Двадцать девять лет его брату Бариолаю. Это самый коварный из всех командиров групп у Карима. Специализируется на танках. Все сожженные танки нашей роты - его работа. Гранатометом владеет как ты вилкой. Вычисляет командирские танки. С тех пор как погибли Серега Шупиро и Вова Петухов, бортовые номера на танках не пишем. Еще один их брат в банде Карима командиром группы - Абдул-Ходи, но он сейчас в Пакистане. Толи после ранения, толи на перегруппировке. Скоро вернется, и наверняка с караваном. Самый младший учится еще. Ему сейчас лет тринадцать. Вырастет - тоже сюда придет.
-- Откуда такие подробности? Можно подумать это твои родственники.
-- Тут все про всех все знают. Мы о них, они о нас. Это нормально. Разведка работает и у них, и у нас.
В этом я смог убедиться позднее, когда узнал, что моя фотография появилась у Карима через три дня после моего появления на заставе.
-- Юра, а Шупиро, Петухов?
-- Серега Шупиро командиром роты до меня был. Погиб девятнадцатого декабря прошлого года. В бою ему оторвало обе ноги и руку. Он еще минут пятнадцать командовал, пока мы не подошли. До медсанбата не довезли. Да... Не дай Бог такой куклой вернуться. - Юрка выпил, закурил. - В Москве у него двое детей остались. Представляли к Герою. Орден Ленина посмертно. Золота на всех не хватает - либо шибко блатным, либо посмертно, и то избирательно. Позже сам увидишь. А Вова Петухов на выносной подорвался. Фугас с химическим взрывателем. Четвертого марта подорвались, а восьмого благополучно скончался. Не будь праздника, может, и спасли бы. А так из экипажа никого не осталось. То, что осталось от танка, притащили к заставе. Да ты, наверное, обратил внимание на наше танковое кладбище.
Говорили, естественно, о многом, Юрка пел "блатные" песни под гитару (я не помню, чтобы он с ней расставался):

- Как на поле Куликовом, прокричали кулики,

И в порядке бестолковом вышли русские полки,
Как дыхнули перегаром, за версту разит,

Значит выпито немало - будет враг разбит...
Я долго не мог заснуть.

11 мая 1986г (воскресенье)
Утром, открыв глаза, я увидел Юрку, который сидел на соседней кровати и внимательно изучал мое лицо. Я откинул одеяло и вскочил на ноги.
-- Что-нибудь случилось?
-- Случилось, браток, случилось. Здесь нельзя так спать - вырежут.
-- Ты о чем?
-- Ночью обстрел был. Ты его проспал. Нельзя так, командир. Нельзя.
Мне никогда еще не было так стыдно перед Юркой. Впереди у меня было еще двадцать восемь месяцев войны, и больше никогда за себя я так не краснел, как в тот раз.
Пока мы с Французом делали зарядку и приводили себя в порядок, с дороги, после выставления выносных постов, вернулся Сашка Барсегян. Втроем мы позавтракали и поехали на КП батальона на совещание.
После совещания я должен был убыть в Гулям-Али к своему заменщику - старшему лейтенанту Лошкову.
Около одиннадцати часов Саша Барсегян вышел из помещения штаба, махнул нам, сидящим в курилке, рукой и вышел во двор заставы.
Минут через десять часовой первого поста закричал:
-- Обстрел в районе выносных седьмой заставы!
Все офицеры выскочили во двор. Юрка пролетел мимо меня к своему танку и умчался на нем на обстрел. Седьмая застава - это его второй взвод. Мимо меня к своему танку пробежал комбат. Я за ним. Кричу:
-- Разрешите заряжающим!
-- Успеешь, - уже на ходу бросил комбат.
Рядом в окопе стояла КШМ-ка и было слышно как по связи ругались отцы-командиры сквозь трескотню пулеметных очередей и разрывов танковых орудий. Там шел бой. Я чувствовал себя паскудно - друг воюет, а я загораю.
Через какое-то время комбатовский танк пришел к заставе. Комбат спрыгнул с танка, содрал с себя шлемофон и, смачно выругавшись, очень быстро прошел мимо нас, стоящих около курилки. Подъехал БТР начальника штаба. Капитан Федорашко подошел к нам и сел на скамейку. Кто-то протянул ему сигарету. Он прикурил от протянутой мною спички, глубоко затянулся, обвел всех нас взглядом и сказал:
-- Барсегяна убили.
Сашка должен был на "летучке" уехать на пятую "А" сторожевую заставу. Там нужно было снять коробку с танка, после чего на шестой заставе снять танковый двигатель. Сопровождать "летучку" с лейтенантом Барсегяном должен был на своем танке командир второго взвода старший лейтенант Яснов. Он "четко" уяснил полученную задачу, сел верхом на танковую пушку своей машины и добросовестно проследовал на пятую "А", оставив "летучку" позади. Между выносными постами седьмой заставы "летучка" нарвалась на засаду.
Рассказывал водитель. Первая граната попала в кунг, вторая - в кабину. Водитель, по его словам, потерял сознание. Его контузило. Когда он очнулся, вокруг машины ходили духи. Барсегяна под руки волокли в "зеленку". Солдат повернул ключ зажигания, машина завелась, и он поехал в сторону выносной. Впоследствии солдата долго таскали на беседы к особисту (командира в бою бросил!). В конце концов, он был награжден орденом "Красной Звезды".
Лейтенанта разорвали живьем. Прибывшие через десять минут мотострелки Рухинского полка, под командой старшего лейтенанта Переверзева, нашли Сашку в развалинах. Правая нога вывернута, закинута за левое плечо. Левая рука, вырванная, лежала рядом. Правой половины головы не было. В нее духи выпустили все патроны из Сашкиного автомата. Оставшаяся половина лица изображала дикую гримасу. Когда его рвали, он был жив.
Так, до конца выполнив свой воинский долг, погиб выпускник нашего училища 1985 года, командир танкового взвода, лейтенант Саша Барсегян, 1964 года рождения.
После обеда мы с Тайгой на БТРе начальника штаба выехали в Гулям-Али, где меня уже ждал заменщик. Утром двенадцатого мая я должен был на вертолете из Баграма улететь в полк, который дислоцировался в Рухе.
Любопытная деталь. После того, как в Чите я получил предписание в штабе округа, офицеры, прибывшие из Афганистана, интересовались - в какую часть я направлен. Я показывал бумагу, где мне было предписано в такой-то срок явиться в "в.ч. п.п. 86997". Они смотрели на номер полевой почты, потом на меня и все как один задавали один и тот же вопрос: "За что тебя туда?" На мои расспросы все они отвечали одинаково: "Приедешь - увидишь". Поразительно то, что и в Чите и в Ташкенте и в Кабуле произносились одни и те же фразы. Теперь мне предстояло это увидеть.

12 мая 1986г.
Руха - столица Панджшера. Вотчина знаменитого на весь Афган Ахмад-Шаха Массуда.
Вылет в 4.00. Когда наш БТР подлетел на взлетку, винты вертолета уже вращались. Диспетчер крикнул:
-- Бегите, может успеете.
Я успел. Мне открыли дверь, спустили лесенку, и когда я влез в салон, мне бросили мешок. Я понял, что это парашют, но видел его первый раз в жизни. Окинув салон взглядом, обратил внимание на то, как все держат парашюты, и так же поставил свой на колени. Разговаривать в вертушке невозможно, наверное поэтому никто из бывалых не сказал мне ни слова. А, скорее всего на меня просто не обратили внимания. Когда приземлились в Рухе, я поставил парашют на пол и сразу услышал крик вертолетчика, вышедшего из кабины:
-- Команды снимать парашюты не было!
-- А он его и не надевал! - Заорал мой сосед.
-- Первый раз? - Я кивнул. - Понятно. Он бы тебе все равно не помог.
Командир полка майор Петров смотрел на меня красными от недосыпания глазами, почти не мигая.
-- Значит вместо Лошкова?
-- Товарищ майор, разрешите вместо лейтенанта Барсегяна в первую роту.
-- Ты хоть знаешь, куда ты лезешь? Рота за полгода потеряла трех офицеров.
-- Знаю. Разрешите.
Командир полка долго молчал, глядя в мои глаза. Было видно, что не просто ему принять решение.
-- Подумай иди. В семнадцать придешь ко мне. Вопросы?
-- Вопросов нет. Разрешите идти?
-- Иди.
-- Есть.
Думать мне было нечего. Решение принято. Точка. Отец меня учил с детства - сделал шаг, переходи дорогу, иначе собьет машина. Весь день я потратил на хождение по службам и складам. Получал оружие и обмундирование. В 17.00. я был у командира полка.
-- Ну что, Погодаев, советую все-таки в Гулям-Али.
-- Разрешите в первую роту, товарищ майор? Я подумал.
Командир полка поднялся навстречу мне, обнял. Когда он отстранился, глаза были влажны.
-- Дай тебе Бог, сынок. Скажешь в кадрах - на шестую. Все. Иди.
-- Спасибо, товарищ майор.
Кто знал Николая Васильевича Петрова по Афганистану, могут мне возразить - мол, не был Петров настолько сентиментален, чтобы пускать слезу перед командиром взвода. Он был действительно жестким командиром, но меня не раз поражал именно своей гуманностью. Тут, видимо, было и осмысление пережитых ошибок офицера. Но, не мне судить...

13 мая 1986г.
Из Рухи в батальон я возвращался колонной. Попробую пояснить, что это такое. Впереди колонны идет ООД (отряд обеспечения движения). В колонне, между машинами - броня (танки, БМП, БТРы). Колонна обязательно прикрывается с воздуха вертолетами. Несмотря на такое прикрытие, на всем маршруте чувствуешь, что тебя рассматривают в прицел. Дорога идет по ущелью Панджшер. Далеко внизу (где в ста, где в ста пятидесяти метрах) бурлит сам Панджшер - горная река, которая на всем своем протяжении нещадно хлещет сожженные каркасы бывших машин, танков, БТРов. Видя это в первый раз, ощущаешь, будто дно этой реки вымощено человеческими телами, которые со временем превращаются в камень. Именно их стоны и хрипы сливаются в единый грохот, именуемый Панджшером.
В Анаве (кишлак на полпути между Рухой и входом в ущелье) колонна останавливается, и мы ждем, пока вертолеты отработают по постам десантников, находящихся на вершинах гор. Наблюдая за ювелирной работой вертушек, вижу, как в одну из них вошла огненная струя ДШК. Вертолет задымил и, пытаясь сохранить равновесие, подергиваясь пером птицы, стал опускаться вниз. Тут же с "крокодилов" по пещере, откуда работал ДШК, кинжалом вонзились залпы НУРСов. Пещера снова ответила стрельбой. Сделав несколько боевых заходов, ДШК заставили замолчать. Вторая "восьмерка"опустилась к подбитой машине, благополучно приземлившейся в двухстах метрах от колонны и, забрав экипаж, ушла на Баграм.
На трассу Термез-Кабул выходим в Джабалях. Джабаль-Уссарадж - кишлак в районе стыка трех ущелий: Панджшер, Горбанд, Саланг.
В штабе батальона известие о моем назначении приняли без особого энтузиазма. Замполит, наклонив голову, тихо произнес:
-- Ну вот, еще один. Сидел бы себе тихонечко в "зеленке". Нет же.
Зашел начальник штаба:
-- Покажите-ка мне этого "камикадзе". - Он развернул меня к себе. - А что? Выживем, ей-ей выживем. А? Серега!?
-- Так точно.
Комбат хмыкнул:
-- Поглядим, что ты за сокол. Александр Иванович, отправляй его на шестую. Пусть обрадует Сухоплюева, а то тот уже думает, что до замены один воевать будет.
Юрка обрадовался моему появлению но, узнав, что я напросился на место Барсегяна, с тихой грустью похлопал меня по плечу:
- Дурак. Что еще сказать.
На заставе были гости. Отделение саперов из саперного батальона дивизии и первая рота Баграмского разведбата. С этой ротой впоследствии мы часто взаимодействовали на боевых операциях, а с командиром роты Отаром Давитадзе стали друзьями. Они прибыли минировать кишлак и подступы к заставе. Во второй половине дня группа ушла в кишлак. Повел их Юрка. Не прошло и часа, как в кишлаке раздался взрыв. Я объявил на заставе тревогу. Через некоторое время из кишлака вынесли на плащ-палатке солдата. Он подорвался на душманской мине. На этом минирование кишлака закончилось, и саперы с разведчиками уехали в Баграм.

14 мая 1986г.
В этот день Юрка взял меня на дорогу. Дорога открывается в пять ноль-ноль. В это время танки уже должны стоять на выносных постах. В три подъем личного состава, в четыре - выход на дорогу. Чуть забрезжил рассвет и сапер - сержант Трахов, с "коротким щупом, на острие наших удач", как любил говорить наш командир полка, уходил проверять дорогу.
Казалось Аскир Дженщевич Трахов из Краснодарского края, впоследствии Кавалер Ордена "Красной Звезды", был рожден сапером. Таких саперов мне более видеть не довелось. Он чувствовал мину на расстоянии. Медленно, со щупом под мышкой, он брел по танковому следу. Порой останавливался и опускал щуп. Значит, что-то есть. Этот сапер в мою бытность не ошибся ни разу.
Колонна из трех танков медленно, изучая жерлами орудий окружающую местность, изредка прощупывая пулеметными очередями виноградники, продвигались к трассе. Такое поведение бронированных машин называется "обработкой местности". Это продолжается до тех пор, пока все танки не займут свои окопы на выносных постах.
Когда сапер проверял дорогу к танковому окопу и сам окоп, Юрка спокойно покуривая, обходил ближние виноградники. Я шел рядом и слушал его речи.
-- Пойми, Серега, бойцы должны быть спокойны после нашего ухода. Видишь, я иду в полный рост, оглядываю развалины, бросаю гранаты в кяризы. Солдат должен знать, что после того как он останется один, его жизнь будет зависеть только от его собственной бдительности.
-- Но ведь тебя очень просто может снять снайпер. Ты же это проделываешь каждый день, насколько я понимаю?
-- Видишь ли, браток, если бы это было так просто, и меня, и сапера давно бы сняли. Только нет никакой гарантии, что после этого снайпер успеет уйти. Жить хотят все, к тому же духи далеко не дураки. У тебя, я уверен, будет возможность в этом убедиться. К тому же, посмотри на солдат. А теперь скажи - кто больше переживает за меня. Я, или они? Вот то-то. Да они эту "зеленку" перепашут, если меня снимут, как ты говоришь.
Все-таки слова Француза казались мне тогда легкой бравадой.
-- Товарищ старший лейтенант, отходим! - Крикнул Трахов.
-- Пошли, сейчас окоп взрывать будет.
Мы вышли к танкам. Сапер поджег шнуры и побежал к нам. Мы присели за танками. Раздались два взрыва с интервалом две-три секунды. После этого сапер пошел осматривать окоп. Мы с Юркой двинулись за ним. Окоп представлял собой огромную воронку. Трахов внимательно оглядел ее и махнул экипажу "добро". Танк подошел к краю окопа и солдаты, взяв лопаты, стали засыпать места взрывов.
Проверка танкового окопа - это пять килограммов тротила. Два с половиной закладывается в том месте окопа, где будет передняя боеукладка, два с половиной - под задней боеукладкой. Один ящик - это двадцать пять килограммов тротила, значит пять дней проверки одного окопа. На участке роты подготовлено двенадцать окопов для выносных постов. Ежедневно выставлялось восемь постов. Вот такая арифметика.
Если бы четвертого марта Володя Петухов взорвал окоп, мы бы встретились. Но все дело было даже не в лени Петухова. Со временем я столкнулся с нехваткой взрывчатки. На месяц нам привозили когда 10, когда 15 ящиков тротила. Этого хватало на неделю - полторы. Иногда не привозили по полтора - два месяца. Приходилось выкручиваться, перезанимать друг у друга взрывчатку. В последствии, когда мы стали принимать участие в боевых операциях, и у меня появились знакомые в саперных подразделениях, я снабжал тротилом практически все заставы нашего батальона.
После завтрака Юрка бросил на мою кровать брезентовый нагрудник, в отделениях которого находились 4 магазина от РПК (по 45 патронов), ракета красного огня, две гранаты Ф-1.
- Это теперь твой "лифчик". Надевай, идем в "зеленку".
Наблюдая за тем как Француз совершает ритуал бывалого воина по приготовлению себя в рейд, я размышлял над тем - был ли это вызов мне или просто пижонство Юрки. Но, так или иначе, не смел вслух ни о чем спросить. Идти в "зеленку" после всего того, что я здесь увидел в первые же дни, было жутковато.
- Федутик! - сержант появился как в сказке про "двое из ларца". - Ты за меня. Мы с командиром взвода в кишлак. Посмотрим, где будем брать дрова для бани. Все по плану. Вопросы?
- Никак нет.
- Ну и ладушки. Пошли, Серега.
Выйдя из заставы, оказавшись в разрушенном кишлаке, я испытал странное ощущение. Шагнув из нашего мира, мы оказались в другом измерении. Солнечное спокойствие царило в руинах. Безмятежное щебетание птиц, тонкий аромат созревающего винограда, ласковое журчание воды в арыке никак не увязывалось с войной. Казалось, мы идем по земле древней Эллады и через мгновенье навстречу нам выйдет прекрасная Леда в воздушной тунике. Пребывая в эйфории, я шел за Юркой
Вот он остановился, и поднял руку.
-- - Тихо. Никуда. Я сейчас.
Француз змеей скользнул в пролом стены, оставив меня наедине с глиняными развалинами кишлака.
Тишина. Прошло минуты две. То, что я испытывал в тот момент нельзя назвать ощущением
опасности, тревогой, или чем-нибудь похожим. Случилось так - первый раз в жизни я уловил колебание воздуха, исходящее из-за угла. Цевьё автомата лежало на изгибе левой руки, указательный палец правой руки - на спусковом крючке. Я "шепотом" двинулся к углу дувала. Локтем нащупал эфку, которая лежала в правом кармане эксперементалки.
Мы столкнулись с духом чуть ли не лбами. Молодой мужик с ухоженной, чистенько окантованной бородкой, на груди фирменный пакистанский лифчик (такой же, как у Француза), правой рукой держит ствол автомата, лежащего на правом плече.
Мы оба мгновенно шарахнулись назад. В следующие доли секунды, я метнул за угол гранату, после чего, уверенный в собственной безопасности, выскочил и дал очередь вдоль прохода. Кроме пыли, я ничего там не увидел, лишь каким-то диким звериным чутьем почувствовав встречную очередь, мое тело отлетело назад.
-- Ко мне! - Услышал я справа крик друга. Он был совсем не там, где я ожидал, но больше всего на свете я хотел видеть его живым. Слава Богу, увидел.
-- Влипли. Быстро назад, к заставе.
Мы побежали. Метров через двадцать несколько автоматных очередей заставили нас воткнуться носами в груду глиняных кирпичей. Тишина.
-- Значит так. Сейчас по моей команде быстро за угол. Не забудь за углом влупить короткую. Я за тобой. Вперед!
Француз швырнул гранату, я кинулся за угол. За спиной я слышал короткие очереди Юркиного АК.
Прикрывая друг друга, передвигаясь челночным способом, мы вылетели к заставе. Вдруг Француз заорал:
-- Ложись! - Я упал.
-- Француз, ты живой?
-- Заткнись. Я сорвал растяжку. Лежи.
Опять тишина. Юрка:
-- Странно, почему нет взрыва?
-- Ну что, встаем?
-- Лежать! Сейчас гляну.
Юрка двинулся смотреть, я развернулся к кишлаку, дабы прикрыть друга огнем при необходимости.
-- Ты смотри! Усики загнули. Иди сюда.
Я подошел и увидел в земле черную дыру, аккуратно окантованную отшлифованными временем камнями. Диаметром она была сантиметров сорок-пятьдесят.
-- Что это? - Поинтересовался я.
-- Кяриз. Просто так он выглядит в идеале. То есть используется по назначению. Понятно? Пошли.
Вернувшись, мы сидели в прохладной комнате на своих койках и с неописуемым блаженством курили хорошие сигареты, запивая их прохладным чаем.

15 мая 1986г.
За всей этой суетой меня так и не представили личному составу. И вот сегодня командир роты старший лейтенант Сухоплюев официально перед строем представил меня как командира первого взвода, начальника шестой сторожевой заставы. После этого за ужином Юрка сказал:
-- Ну что, командир, завтра еще раз выставляю с тобой выносные и вперед, далее самостоятельно.


18 мая 1986г. Воскресенье.
Утром я, впервые сам, выставил выносные. Юрке надо было ехать на совещание. За завтраком он сказал:
-- Воскресенье. Опять обстрел будет. Повнимательнее тут без меня.
День прошел относительно спокойно, однако в 17.30 все же влупили. Обстрел был в районе седьмой заставы. Хватая "лифчик" и автомат, видя, что я намереваюсь ехать с ним, уже на ходу, Юрка крикнул:
-- Сиди не рыпайся. Ты отвечаешь за шестую. У тебя обстрела нет. Понадобишься - вызову --> [Author:яЏ] . - Он уехал.
Зона ответственности роты - от Карабага до Калакана - Аминовка, как говорил Юрка. Когда водители проезжали этот участок, они говорили "аминь". Аминовку в Афгане знали все, кто проезжал это место. Юрка говорил правду. Поскольку он - командир роты, все обстрелы на этом участке - его. Тяжела ты, шапка Мономаха!
Командир полка усилил наш батальон третьей мотострелковой ротой, которая расположилась на десятой заставе у Баграмского перекрестка.
Пока не было друга, я сидел около радиостанции на первом посту и слышал, что пехота воюет там же. Бой продолжался около двух часов. Когда Юрка вернулся, в его руках было два автомата, один из которых был несуразно разукрашен. Из танка бойцы выкидывали консервные банки.
- Кому война, кому мать родная, - выдал Юрка, перехватив мой взгляд. - Пойдем по чаю хлопнем, без нас разберутся.
Я ни о чем не спрашивал.
Выпив кружку чая, Юрка заговорил:
- Суки! Слоеный пирог устроили. Пехота в зеленку, следом, невесть откуда - духи. Как балбесы сидим на броне - ни стрельнуть, ни гранату швырнуть. Киреев, сука, не пустил. "Сидеть!". Чуть Юрку, падла, не угробил. Переверзев умница - роту натаскал - РЕКСЫ! Они-то командира и спасли. У нас выпить что-нибудь есть!? - Вдруг заорал он.
-- Ты чего орешь? Я тебе что - снабженец?
-- Ладно, извини - погорячился. Да не обижайся ты, черт!
-- Все. Забыли. - Мы хлопнули по рукам.
За обслуживанием техники и загрузкой боеприпасов приблизился вечер. Пора было снимать выносные. "Поеду с тобой", сказал Юрка. На месте не сиделось.
Когда он дал команду, чтобы на танк забросили пять ящиков из-под снарядов, я понял, что по пути заскочим за водкой. Следуя в Карабаг, проезжаем место сегодняшнего обстрела. Четыре шаланды, зарывшись подбородками своих кабин в обочину дороги, стоят вряд недалеко от седьмой заставы. Их остовы еще дымятся. На недавно еще живых мордах белой краской - "0011" - номер колонны. Шесть часов назад советские парни мерно покачивались в этих кабинах, под ровный гул живых двигателей. Глядя на обугленные сидушки, представить это было трудно. Вокруг валяются разорвавшиеся консервные банки.
В Карабаге мы подъехали к комитету НДПА. Здание напомнило мне детский садик, какие я видел в Средней Азии. Этакий уютный домик, утопающий в зелени. Не хватало только (несуразных здесь) металлических горок, лесенок, домиков и самих детей. Навстречу нам, вальяжной походкой, вышел "хозяин" Афганистана - плюгавенький человечишко в форме царандоя с кажущимся огромным автоматом на плече.
-- Насир даркор, - крикнул Юрка, одновременно командуя механиком, разворачивающим танк.
Из здания уверенной походкой к нам шел улыбающийся человек, который еще издали вскинул руки для объятий. Увидев его, Француз, разъединив тангенту, спрыгнул с танка и, так же вскинув руки, пошел навстречу мимо часового, как того и не было. Они обнялись как равные, что-то сказали друг другу, после этого Юрка махнул рукой механику. Солдат выскочил из люка, крикнул часового, тот подбежал к танку и стал принимать ящики. Юрка вернулся, а его афганский товарищ принес литровую бутылку водки и долго махал рукой вслед удаляющемуся танку.
Возвращаясь, проезжая мимо ждавших уже нас "выносных", Юрка давал команду сниматься, и танки колонной вернулась домой.
Потом был ужин.
-- Юрок, почему пехота пошла в зеленку без вас?