Онлайн радио #radiobells_script_hash
Меню
Наши исполнители
- Александр Коренюгин
- Алексей Краев
- Ансамбль ВДВ России «ГОЛУБЫЕ БЕРЕТЫ»
- Ансамбль 76 Гвардейской Десантно-Штурмовой Дивизии «ГОЛУБЫЕ МОЛНИИ»
- Андрей Климнюк
- Ахлям Газалиев
- Валерий Бессарабский
- Валерий Петряев
- Виктор Верстаков
- ВИА СПЕЦНАЗ
- Виталий Леонов
- Вокальная группа «Чистый голос»
- Владимир Воронов
- Владимир Кочергин
- Владимир Мазур
- Влад Исмагилов
- Владимир Май
- Вячеслав Константинов
- Группа "Афганский блокнот"
- Группа "Виват", г. Чебоксары
- Группа"Емеля"
- Группа "Живи и помни!"
- *В разработке - Группа "Контингент"
- Группа "Каскад"
- Группа Положительный заряд
- Группа "Ростов"
- Группа "Рубеж"
- Группа "Солдаты Фортуны"
- Группа «Трассера»
- Игорь Дергоусов
- Игорь Сивак
- Иркутский театр народной драмы
- Концертная группа «Черные береты»
- Леонид Мухин
- Николай Анисимов
- Олег Кухта
- ОЛЕГ-РЕКА
- Олег Ширяев
- Олег Янченко
- Стас Назимов
- Стас Слуцкер
- Сергей Куриленко
- Сергей Ульянов
- Шухрат Хусаинов
- Эдуард Сычёв
- Юрий Шкитун
Форма входа
Рекомендуем
Категории сайта
Библиотека сайта
Наша кнопка!
Опрос
Друзья сайта
Ссылки
Православный Мир
Впрочем, ее бесстрастному безразличию вскоре пришел конец. Как-то в ресторане Сурен Арутюнович обхаживал знатного туркменского гостя. Он знал, как делать большие деньги в стране, где средняя зарплата рабочего не превышала 170 рублей. Благосостояние его возрастало с той же скоростью, с какой выпадали волосы на голове. Товарищ из Ашхабада, имя и фамилию которого воспроизвести на русском языке практически не представляется возможным, во время дружеского ужина все время смотрел на Надю маслеными глазами и постоянно о чем-то перешептывался с армянином. В ритме медленного танца любовник попросил ее во имя процветания общего дела остаться на ночь в отеле и ублажить его восточного приятеля по полной программе.
Надежда была не готова к такому повороту разговора. Поэтому, не раздумывая, со словами: "Я что тебе, уличная девка?!" - отвесила Сурену Арутюновичу звонкую оплеуху. И убежала из ресторана, как Золушка, потеряв обе своих туфли на шпильках. Армянин мчался за такси, на котором Надя пыталась ускользнуть от него, через весь город, чуть не загнав свою "Волге". Настиг беглянку только у ее подъезда. Имело место бурное объяснение под наблюдением любопытствующей публики почти из всех окон, выходивших во двор панельного девятиэтажного дома. Не знаю как, но хитрецу-кавказцу вновь удалось уломать Надежду. Она согласилась оказывать дополнительные интимные услуги некоторым нужным Сурену Арутюновичу людям. Здесь же, на глазах у десятков людей, следивших за ними с этажей, армянин опустился перед любовницей на колени, надел ей на ноги туфли и начал целовать лодыжки.
Уже через четыре дня Надежда Коровина пошла в гостиничный номер с "лучшим другом" армянина из Каунаса. Миколас Пранович оказался очень деликатным, благовоспитанным человеком. В благодарность за незабываемую ночь - литовец, в отличие от штатного любовника, полностью растворяющегося в собственном экстазе, требовал от нее бурных проявлений страсти, и она вынуждена была сыграть для него роль конченой нимфоманки, - подарил ей золотое кольцо с довольно крупным бриллиантом. Потом она терпела ласки и подношения от дорогих гостей из Свердловска, Казани, Киева и даже заполярного Анадыря. Слава богу, что тот еще не оказался чукчей-оленеводом. И так продолжалось до тех пор, пока не занесло в Днепропетровск "нужного товарища" из солнечного Кутаиси.
Надежда не осталась в гостинице, а впервые привезла незнакомца домой. Сам напросился. Пока Надежда принимала душ (гость мыться перед этим делом категорически отказался), тот проник на кухню и достал из ящика щипцы для колки кускового сахара. Шалва Тенгизович оказался самым обычным извращенцем, истязателем женщин, но Надя поняла это только тогда, когда, выйдя из ванной, почувствовала первый "укус" на своей левой руке. Грузин набросился на нее и принялся кромсать щипцами, входя при этом в дикий раж. Наде пришлось отбиваться. Кровь стекала по обеим рукам, которыми она пыталась заслониться от зловещих щипцов, один раз садисту удалось "ухватить" ее чуть ниже правой груди. Озверев от боли, она резко оттолкнула нападавшего, вложив в этот удар такую неженскую силу, что тот мячиком от пин-понга отлетел к стене.
В следующий момент раздался звон разбитого стекла. Это сама Надежда разбила его, открывать дверь серванта ключом не оставалось времени, и в ее руках оказалась супница от сервиза "Ориетта". Без промедления опустила ее на голову грузина. Тот издал странный гортанный звук и рухнул на пол. Восточные немцы все делали на совесть, массивный фарфоровый предмет, конечно, раскололся после удара, но нанес маньяку закрытую черепно-мозговую травму.
Это потом установит медэкспертиза. А пока обезумевшая Надежда Коронина, тяжело дыша, выволакивала грузина на лестничную клетку и собиралась сбросить его в пролет. Но соседи, отреагировав на шум в "нехорошей" квартире, уже вызвали милицию. Ее остановили люди в форме, когда она уже почти перекинула обидчика через перила. В результате того увезли спасать в реанимационное отделение ближайшей больницы, а Надежда Сергеевна провела ночь в одной клетке с пьяницами и проститутками местного отделения внутренних дел.
Сурен Арутюнович пришел ее вытаскивать на волю только под вечер следующего дня. Вместе с лучшим в городе адвокатом. Ее долго не хотели выпускать, грозя возбуждением уголовного дела по статье "Покушение на убийство". А когда освобождение из-под стражи все же состоялось, Надя на выходе из "обезьянника", залепила своему "благодетелю" по роже, в сердцах выкрикнув:
-Это тебе, сучий потрох, по другой щеке! Для симметрии!
Прежде, следует заметить, Надежда подобных высказываний себе не позволяла. Она впервые услышала идиоматическое выражение "сучий потрох" прошлой ночью от одного из своих сидельцев-сокамерников - безнадежного алкаша, сквернослова и дебошира.
Сурен Арутюнович был по своей натуре человеком добрым. Он бы простил Наде и вторую пощечину, и многое другое. Но Коровина, вспомнив, кем она была в прошлом, пошла на принцип. Когда любовник приехал к ней домой, чтобы уладить создавшуюся ситуацию - он даже готов был ей пообещать, что больше никаких услуг для нужных людей от нее не потребуется, - та его даже на порог не пустила. Так продолжалось долгие пять дней. Любые попытки подъехать к ней с уговорами то с одного боку, то с другого, то спереди, то сзади, натыкались на неизменное: " С меня хватит! Все кончено!" А таких вещей армянин уже не прощал.
Дав Надежде еще несколько дней, чтобы та, значит, одумалась, он в один прекрасный день заявился к ней с пятью помощниками - начинающими профессиональными уголовниками, которые в квартире все вверх дном перевернули. Первым делом Сурен Арутюнович отнял у нее шкатулку с сокровищами, полагая, что это сделает Надежду более уступчивой. Это, однако, не возымело никакого действия. Тогда любовник с подручными принялся резать все платья, которые ей подарил за время знакомства. Далее очередь дошла до шикарных портьер. Потом крушили кувалдой итальянскую, румынскую и венгерскую мебель, били хрусталь и то, что осталось от двух немецких столовых сервизов после того, как здесь побывал неистовый Шалва Тенгизович. Соседи, слыша за стеной крики скандала, сопровождаемого рубкой мореного дуба и стеклобоем, на этот раз милицию не вызывали. Либо были согласны с происходящим, либо боялись последствий.
Коровина смотрела на весь этот разгром безучастно, теребя в руках орден Красной звезды - мужнину посмертную награду. Тогда Сурен Арутюнович решился на последний отчаянный шаг, зная, как Надежда трепетно относится к памяти о своем супруге. Он выхватил пурпурный, с серебряным барельефом, знак отличия, попросил у кого-то из своих бандитов плоскогубцы и с остервенением вырвал штифт, на котором орден крепился к кителю. Надя только и успела выкрикнуть:
-Не тронь, сучий потрох!
-Да я тебя, шалава, сделаю грязной привокзальной проституткой! - пригрозил ей теперь уже бывший любовник.
-Лучше быть грязной привокзальной проституткой, чем твоей подстилкой в шелках, золоте и алмазах! - выкрикнула ему в лицо она, демонстрируя свою непреклонность.
После этих слов шумные гости удались. А вечером Надя действительно пошла на вокзал, видимо, в ответ на запугивания Сурена Арутюновича: мол, ты своей плетью мой обух все равно не перешибешь, - и привела домой на постой какого-то ушлого приезжего мужичка. Тот, понятное дело, наутро был рад приключившемуся с ним странному любовному происшествию, правда, крайне удивился тому, что все в квартире вокруг разбито и переломано. А уходя, оставил на изувеченном журнальном столице два червонца.
С той поры приводы эти стали регулярными. Но происходили они под неусыпным надзором Сурена Арутюновича. Армянин был удивлен упрямству женщины, которую продолжал страстно желать, осознавая в душе, насколько он ей всегда был противен. Однажды Надежде пришла повестка, по которой ее вызывали к следователю прокуратуры в качестве... обвиняемой. На допросе Коровиной объяснили, что она напала с целью убийства на ни в чем не повинного человека, жителя братской Грузии. Днепропетровским врачам с большим трудом удалось вернуть того к жизни, и теперь ей предстоит отвечать за содеянное. Возбуждено уголовное дело, с нее, учитывая заслуги героя-мужа, до суда берется подписка о невыезде и надлежащем поведении.
Коровина была уверена, что к ее новым напастям приложил руку вездесущий душка-армянин и его кривозубый адвокатишко. Примерно догадывалась она и о том, что означает предупреждение о надлежащем поведении. Одна жалоба от соседей, единственный сигнал от участкового, и она, учитывая тот образ жизни, который вела в течение последнего года, тут же окажется на нарах.
Вечером того же дня она уехала в Днепродзержинск. К родителям на глаза показаться не решилась, с ними она не общалась уже много месяцев. А вот свекор Николай Трофимович Коровин иногда звонил, пытался наставить ее на путь истинный по телефону. Пару раз они даже встречались, но все было тщетно. Невестку как будто обезумила, окунувшись в новый для себя мир лжи и разврата.
Полковник в отставке не очень то удивился, увидев Надежду на пороге своей квартиры в столь поздний час. Чутье армейского разведчика подсказывало ему, что такой визит должен вот-вот состояться.
-А, сношенька любезная, явилась - не запылилась! - прием с его стороны, как и ожидалось, был холодным.
-А вы, можно подумать, не догадывались, что когда-то это произойдет?
Затем Надя вкратце рассказала ему все, что случилось с ней за последний месяц. Николай Трофимович, выслушав ее, только и выдохнул с горечью в ответ:
-Что и требовалось доказать.
-Мне надо отсюда уехать. Желательно навсегда.
-Вот и правильно! - поддержал ее Коровин-старший. - Беги куда подальше - от тюрьмы к суме, и не позорь больше наш военный род. А суда не будет. Я подниму все свои старинные связи, чтобы дело против тебя закрыли.
-Вот вы в этой стране только и знаете: связи, связи, одни только связи. Без этих связей не вздохнуть, не продохнуть.
-Уезжай, Надежда, уезжай. Сейчас не надо лишних слов. Решилась - значит, действуй.
-Но я уеду отсюда лишь в одно место? - непреклонно сказала она.
-Куда? - поинтересовался Николай Трофимович.
-К нему! - и пояснила так, на всякий случай. - К Саше!
-На тот свет? - съязвил свекор.
-Неплохо бы, - согласилась Надя и пояснила с изрядным пафосом. - Но только через Афганистан. Через те места, где он превратился в прах чужбины.
-И что же ты там, Наденька, будешь делать? - Коровин-старший впервые за многие месяцы назвал ее уменьшительно-ласкательным именем, как это делал всегда - с первого дня их знакомства и до гибели Саши.
-А что может делать на войне зрелая женщина, прослушавшая "на отлично" девять семестров мединститута? - сардонически спросила она. - Или там сестры милосердия не нужны.
-В том то и дело, что милосердия, - с горечью произнес свекор. - А ты-то со своим поведением какое отношение имеешь к милосердию?
-Ну, будет вам, Николай Трофимович, строить из себя святого равноапостольного великомученика! - резко прервала она его отвлеченные размышления. - Будто вы не знаете, что делают маркитанки в армейских обозах. Если понадобится, то и ноги буду там раздвигать. Уж лучше с грязными бойцами там, чем со всем этим надушенным и напомаженным быдлом, окопавшимся в тылу. Они здесь, прямо у вас, таких честных и справедливых, под носом красную икру жрут черпаками, а Сашкин пепел неприкаянный где-то ветер носит по пустыне.
-Жестокая ты стала, Надя, - посетовал Николай Трофимович.
-Давайте лучше обойдемся без чтения нотаций, - предложила она. - Сами-то, небось, пока служили, частенько банно-прачечных и радийных курочек щупали по полковым кабинетам да канцеляриям.
Подбородок пожилого человека затрясся. Казалось, что он вот-вот расплачется от обиды. Но Надя не дала ему даже опомниться.
-Вот только не надо, Николай Трофимович, мне рассказывать о том, что вы всегда были верны своей Зое Сергеевне.
-Ты, что ж, и о погибшем Саше такого мнения? - спросил он, пытаясь хоть как-то совладать с собой.
-Саша - единственный, о ком я так не думаю. Нет его, весь вышел, не добыв в результате ваших династических пристрастий ни чинов, ни орденов.
-Ну, слава Богу, хоть так, - облегченно вздохнул свекор.
-Помогите мне попасть туда! - продолжала напирать Надя. - У вас есть связи. Не на сытную должность буфетчицы или продавщицы мясного отдела прошусь!
-Хорошо! - согласился Коровин-старший. - Возможно, это будет наилучший вариант.
-И да будет так, - поддержала его Надежда.
***
Шлейф Надькиной репутации вопреки физическому закону распространения дыма в природе достиг Кундуза раньше бешеного пламени бурлящей в ней женской страсти и жгучей шевелюры, похожей на огонь, взыгравшийся после ударившей в дерево молнии. Здесь только и говорили о том, что в скором времени в этих местах грядет сексуальная революция. Едет, мол, сюда с "большой земли" по протекции некая жена героя-вертолетчика, погибшего под Ханабадом, Надежда Коровина, которую свекор ссылает подальше от отчины, чтобы род военный знатный, значит, не позорила своими вдовьими разгулами.
Спасти Надю от молвы и посягательств могло только высокое покровительство. Его-то и оказал красавице, которая по прибытии должна была занять вакантное место санинструктора в здешнем фельдшерском пункте, сам комбат десантников Виталий Синегуб. Быстро взял он новоприбывшую в оборот, да так круто, что никто из подчиненных и посмотреть на нее косо не мог, а не то, чтобы бросить ей вслед худое слово. А вот за глаза все вокруг величали ее Надькой-шалавой, и с этим бравый майор ничего поделать не мог.
То, что происходило с ними с первых дней ее пребывания в Ханабаде, сама Надежда иначе как военно-половым романом не называла. Именно так - военно-половым. Синегуба в Союзе ждала жена и три дочки, но с появлением здесь Нади, казалось, он забыл об их существовании, ни разу при ней не вспомнил, и даже семейная фотография исчезла с его рабочего стола, который наряду со стареньким кожаным диваном служил им иногда любовный ложем.
Ее вполне устраивала такая начальственная опека. Ведь не будь ее, можно было бы и по рукам пойти. Синегуб во всем потакал медсестре. Об одном только просил строго: на людях прятать приметную прическу под военным головным убором согласно уставу или, к крайнем случае, под медицинской шапочкой. Он, как многоопытный командир, был уверен, что носить такие вьющиеся на ветру волосы натурального рыжего цвета в этом мужском царстве зловонных тельников и портянок открыто - значит, подрубать под самый корень боеспособность нашей армии на его, майора Синегуба, участке ответственности.
То, что надо было комбату от Надьки-шалавы, полагаю, объяснять не надо. В этом огрубевшем на войне человеке с ее появлением пробудилось острое мужское чувство, о котором он, как казалось ему самому, давно уже позабыл. Порой в порыве овладевавшего им бурного желания он даже старался проявлять нежность к санинструктору, чего прежде за собой никогда не замечал. Надежда же была равнодушна ко всем этим неумелым офицерским ласкам. В минуты пламенного соития она лежала под Синегубом и, как это всегда делала в своей недавней прошлой жизни, пересчитывала мух, конвульсирующих в паутине на потолке. И думала, когда же майор, наконец, вволю напрыгается над ней. В тот момент, когда тот рыкал, как лев, или ревел, как простреленный навылет разрывной пулей носорог, издавала сильный вздох отнюдь не страсти, но облечения, что постылое действо для нее в очередной раз завершено, и крепко прижимала пылкого любовника к себе. А тому казалось, что этот "захват" и есть проявление сладостного томления, вызванного его неловкими "маневрами" на "пересеченной местности" ее изысканных чресл.
С большим интересом Надька-шалава предавалась с Синегубом занятиям совсем иного рода. Тот обучал ее в свободное от исполнения прямых обязанностей и оказания плотских услуг время стрельбе из снайперской винтовки Драгунова, прицельному метанию штык-ножа, приемам рукопашной схватки, вязанию десантных узлов, другим нехитрым военным премудростям, которые могли бы пригодиться в боевых условиях. Ведь Надежда стремилась в Афганистан не ради того, чтобы отсиживаться здесь в фельдшерском пункте, а тем более ублажать чью-то неумеренную похоть. Инфантильно мечтала, что когда-то любвеобильный комбат возьмет ее с собой на спецоперацию, и она вступит в столкновение с "духами", убьет пять, десять этих двуногих баранов и отомстит за Сашу. Подобным грезам она предавалась все чаще и чаще, сокращая время столь неприятной ей интимной близости с Синегубом.
Но тут вдруг пронесся слушок, будто выслужился комбат уже "за речкой" изрядно, и пришел срок идти ему вверх по карьерной лестнице. И что, мол, уже принято решение о переводе его с повышением в бригаду спецназа, а там, через годик- другой, открывалась заманчивая перспектива пройти обучение в Академии Генштаба и занять высокую штабистскую должность в Среднеазиатском военном округе. А может быть, и где-нибудь повыше, не исключено, что даже в самой первопрестольной. Короче, отвоевался майор Синегуб, и если не пришьют его где-нибудь на здешних неприветливых равнинах в течение двух-трех месяцев, то кататься ему впредь, как сыру в масле. Что и говорить, заслужил безупречным ратным трудом.
Сразу с появлением первых недомолвок на этот счет вокруг Надьки стали крутиться, как коты у крынки со сметаной, ее воздыхатели, претендующие на наследование, прежде вынужденные скрывать свои чувства к ней. От комроты-1 Рустама Лютфиева, человека злого и жестокого, прозванного сослуживцами Лютым Татарином, до этого злосчастного пьянчужки-орденоносца капитана Смолкина (имени его Надежда, как в случае с фамилией Сурена Арутюновича, тоже так и не узнала), который, как представлялось, если не погибнет в ближайшем бою, то когда-нибудь обязательно до смерти напьется. И если последний страдал и мучился молча, решаясь лишь иногда мельтешить перед ее глазами: авось огненно-рыжая красавица обратит на него внимание и сама заговорит с ним первая, то Лютый Татарин сразу начал с грубостей. Поговаривали, что именно он сменит Синегуба в должности комбата. А значит, больше других вправе будет завладеть остающимся без присмотра "имуществом". Он так ей в лоб без обиняков и сказал:
-Погоди, Надька-шалава, скоро твой благодетель покинет нас навсегда, ты станешь моею и тогда узнаешь, что такое настоящая офицерская любовь.
Та ему ответила с достоинством, не присущим падшим женщинам.
-Если бы не разница в звании, товарищ капитан, то я бы вам сейчас дала такую затрещину, что физиономия бы разлетелась в разные стороны.
-Попробуй, сержант медицинской службы! У нас будет много времени впереди, чтобы проверить, чей торец крепче.
На том в первый раз и расстались. Надя теперь понимала, что если майора переведут в Союз, то жизни ей отныне здесь не будет. "Покровительство" Лютого Татарина, худшее, что могло ожидать ее в будущем. Вряд ли кто-то осмелиться пойти против Лютфиева, когда он станет комбатом, также как все они сейчас боятся перечить воле Синегуба. Ей не на кого было опереться и в женской среде. Вольнонаемные девицы из узла связи все сплошь были рыхлыми и рябыми дурнушками - вот уж кто были настоящие шалавы, - и поглядывали всегда в сторону Надежды с плохо скрываемой ненавистью, порождаемой надсадным чувством неистребимой зависти.
И вот тайное, наконец, стало ясным. Весть о том, что командира вскоре переводят на "большую землю", в батальон привез замполит полка Дурнов. И она оказалось для Нади действительно дурной. Синегуба она совсем не любила, мало того он был ей глубоко противен, даже омерзителен, но этот угловатый, внешне невзрачный человек действительно являлся для нее единственной защитой. А тут еще такие откровения сопровождали приезд подполковника из Кундуза.
-А ну, покажи-ка мне вашу достопримечательность, - даже не попросил, а потребовал Дурнов.
-Надежду? - переспросил Синегуб, где-то в глубине души надеясь, что подполковник имеет в виду что-то другое.
-Надежду, Надежду! А кого же еще? - подтвердил тот и неожиданно запел. - Надежда - мой компас земной. А то тут по всей провинции, твою дивизию, ходят слухи, что ты приголубил тут русалку среди песка и говна.
Комбат приказал связистке Суслопаровой, которая в это время в его кабинете что-то усердно шифровала (Синегуб, чувствуя себя уже одной ногой в Арбатском военном округе, какое-то время тому назад перестал вдаваться во многие нюансы повседневной гарнизонной жизни и не интересовался, кто, кому и что докладывает по линии), сходить в фельдшерский пункт и передать Коровиной приказ явиться к нему тотчас.
Пока конопатая Суслопарова нехотя протащилась триста метров, чтобы сообщить Надьке о воле Синегуба, в кабинете последнего произошел примечательный разговор.
-Ты, надеюсь, помнишь, - вкрадчивым голосом произнес Дурнов, - что твое будущее пока зависит от меня. Характеристику подписываю тебе я. Я буду докладывать наверх о твоих добродетелях и благонадежности.
-Ну, и? - спросил туповатый комбат.
-Ну и? Ну и? - передразнил его подполковник. - Делись, давай!
Синегуб погрузился в тяжкие раздумья, хотя мозги этого заскорузлого вояки не были рассчитаны на такую умственную нагрузку.
А в это самое время безобразная связистка возникла на пороге фельдшерского пункта и, брезгливо бросив Надьке-шалаве: "Иди, требует к себе!" - тут же спешно удалилась. Видимо, пошла сплетничать к своим, на узел связи.
Санинструктор сняла с себя белую шапочку, убрала волосы под армейский картуз и неспешно двинулась в сторону штаба.
-Ба, Надежда Сергеевна! - исходя сиропом и патокой слов, бросился ей навстречу гнусный, похожий на обшмаленную крысу плешивый Дурнов. - Какими судьбами? А ну-ка, снимите немедленно головной убор. Снимите, снимите! Я настаиваю! В конце концов, я приказываю, как старший по званию.
Коровина нехотя подчинилась. Огненно-рыжий водопад скатился по ее плечам, захлестнув всю спину, и заиграл кончиками золотых струй на уровне поясницы. Подполковник остолбенел.
-А ведь и впрямь, краса земная! - воскликнул он. - Да тебя, майор, на самом деле не на повышение надо отправлять, а в штрафбат за подрыв боеспособности подразделения, - и немного помолчав, сделал вывод. - Ну, надо же! Такую фигуру паковать в застиранный камуфляж.
Синегуб надсадно молчал. Дурнов решил форсировать ситуацию:
-Ну, да ладно. Я выйду покурю, а ты комбат пока разберись тут, что к чему.
Замполит исчез за дверью, а в кабинете еще долгое время висела напряженная тишина, которую нарушил Синегуб.
-Надя, этот подполковник... Словом, от него, во многом, зависит моя дальнейшая военная карьера...
-Твоя - не моя, - сохраняя спокойствие, ответила ему Надежда, сразу поняв, что от нее требуется.
-Прошу тебя, Надюша, ради нас с тобой, будь с ним, пожалуйста, поласковее.
-Ну, все! И здесь пошла по рукам, - раздраженно, с досадой сказала, как выдохнула, она.
-Надя, ну, зачем ты так? - пытался успокоить ее Синегуб.
Но в ней уже вовсю говорила бабская натура.
-Ответь мне, Синегуб, что значит "ради нас с тобой"? Что у нас с тобой может быть в будущем?
-Ну, как, что может быть? - удивился майор. - Устроюсь в Алма-Ате, возможно даже в Москве. Добьюсь твоего перевода поближе к себе...
-Выпишешь в качестве подстилки? - резко оборвала его Коровина.
-Надя! Надя! Ну, что ты такое несешь? - Синегуб чувствовал, что тоже начинает выходить из себя.
-Да я, между прочим, комбат легла под тебя только потому, чтобы другие мне по халат не лезли. А то ты вот тут уже смотришь в иные дали, а вокруг меня шакалья стая собирается, и Лютфиев первый держит хвост трубой.
-Товарищ санинструктор! Я бы вас попросил!..
-Попросил - получи! - вновь одернула его Надежда и после некоторой паузы, немного сбавив обороты, сказала. - Знаешь, Синегуб, пусть твоя благоверная перед этим подполканом неправильно выполняет команду "ложись!" Ради твоей карьеры и вашего совместного будущего. А меня уволь!
-Надя! - с горечью сказал майор. - От тебя услышать такие слова я никак не ожидал.
-А от кого ожидал? От этой рябой связистки, которую прислал за мной? Или еще от кого? Для вас же, мужиков, бабы на войне мусор. Спермовыжималки. Ведь только и думаете в перерыве между боями, к кому бы прислониться!
Разговор на эту плодотворную тему и в такой тональности мог продолжаться до бесконечности, и его закончила сама Коровина.
-Послушай меня, Синегуб, гляди вперед в свои светлые московские дали, а на меня больше глаз не поднимай. Будешь доставать, возьмусь тебя в последний раз обслужить так, как прежде еще не обслуживала, а ты у нас мужичок могутный, похотливый, не удержишься и согласишься, и откушу тебе его. И тогда посмотрим, какой у тебя будет карьерный рост.
В эти слова Надежда вложила всю свою ненависть, которую испытывала к этому человеку с его первого прикосновения к ней. Комбат остался столбом стоять посреди кабинета, а санинструктор стремглав выскочила за дверь, столкнувшись в ней носом к носу с Дурновым. Подполковник давно уже закончил перекур и стоял снаружи, прислонившись к косяку и подслушивая. Войдя внутрь, он робко оглянулся и спросил майора:
-А что, правда может откусить?
Тот, немного помолчав, ответил утвердительно:
-Может. Эта все может. Одно слово - шалава!
***
После случившейся размолвки, Синегуб отдалил от себя Коровину на почтенное расстояние. Дослуживать ему оставалось месяца два, максимум три. Срок для Афгана немалый. Ведь завтра могут убить и поминай, как звали. Придурковатый Дурнов (вот уж воистину гоголевская фамилия) занимался оформлением документов комбата, характеристику обещал дать наиотличнейшую, несмотря на то, что "звезда Кундуза" так его и не ублажила. После скандала, свидетелем которого невольно стал сам, он подумал, что связываться с такой взрывоопасной бестией будет себе дороже, и ни на чем больше не настаивал.
Ссора двух любовников активизировала подводные течения воздыхателей, которые не давали Надьке-шалаве спокойно пройти по территории расположения. По-прежнему кроткими коровьими глазами смотрел ей вслед пребывающий вечно "под мухой" Смолкин. Лютый Татарин издали ей лукаво подмигивал и делал ручкой, как бы говоря этим жестом, что, мол, погоди, скоро наступит мое время. В непосредственной близости от объекта вожделения возникло еще несколько ухажеров чином поменьше. Прапорщик Галушко даже приплелся в фельдшерский пункт с букетом каких-то блеклых афганских первоцветов, припал на колено, попросил у санинструктора руки и сердца и пообещал вскорости перевезти ее к маме на Сумщину. Цветы Надежда приняла, а самого прапорщика с его предложением отправила к его же маме...
...И тут в ее жизни появился он.
Это был не бравый благородный офицер, увешанный боевыми орденами, переведенный сюда внезапно из другой части, не прилетевший сюда на вертолете с инспекционной проверкой молодой генерал из штаба армии, а девятнадцатилетний боец с ефрейторскими "соплями" на погонах, совсем еще мальчишка.
Он держался рукой за правый бок, лицо его искажала гримаса муки. Впрочем, в тот момент, когда их взгляды впервые встретились, это не произвело на нее ровным счетом никакого впечатление.
-Садитесь, ефрейтор! - сухо сказала она. - Имя, отчество, должность? На что жалуетесь?
-Бобрик Александр Николаевич! Механик-водитель БМД.
"Подумать только, и он тоже Александр Николаевич. Какое совпадение?" - на миг мелькнуло в голове у санинструктора, но она тут же отогнала от себя эту мысль.
Если в Афгане кто-то держится за печень, значит у него, скорее всего, вирусный гепатит "А" - детская форма, которой здесь переболевают многие взрослые из-за отвратительного качества питьевой воды и невозможности подчас соблюдать элементарные санитарные нормы. Но Надя, проучившись почти пять лет в медицинском институте, так же знала, что сама печень никогда не болит, а все неприятные ощущения исходят от желчного пузыря. По цвету кожи и склер глаз - они не были желтушными - она безошибочно определила, что никакого гепатита у ефрейтора Бобрика нет.
-Симулируем? - строго спросила она.
-Никак нет? - робко ответил боец.
-Болит?
-Болит. У меня и снимок есть.
-Чей снимок? - удивилась Надя. - Любимой девушки?
-Нет у меня любимой девушки, - с тоскою в голосе произнес Бобрик. - Есть любимая с самого раннего детства печень. Ее снимок и вожу всегда с собой.
-А ну-ка, покажи, - полюбопытствовала Надежда.
Она только взглянула на рентгеновскую пластину, и ей все сразу стало ясно. Желчный пузырь у парня выглядел совершенно здоровым, но одна из проток имела врожденный порок развития - червеобразный изгиб, который мешал нормальному оттоку желчи и приводил к ее частому застаиванью. От этого и возникали болевые симптомы, которые находились на грани человеческого терпения. То есть, боль эта была тупой, ее можно было бы превозмочь, если успокоиться, абстрагироваться, но разве можно этого добиться в казарме, где пятьдесят человек храпят, пердят, стонут во сне. Да плюс подъем в шесть часов и взбадривающий семикилометровый марш-бросок, солдатская каша на завтрак с комбижиром. Тут на карачках в лазарет приползешь.
-Когда болит в правом подреберье, то боль слегка отдает в левую сторону под сердце и в верхнюю челюсть справа? - спросила Надежда ефрейтора.
-Отдает, товарищ сержант, - подтвердил тот.
-Анамнез, как говорится, понятен, - тяжко вздохнула Коровина. - Как же тебя, мальчик, с таким дефектом в армию взяли, да к тому же в десант и вдобавок в Афганистан отправили? По причине головотяпства? Или кто-то, может, мстил тебе? Твоим родителям? С плоскостопием, а это, поверь мне, меньшая неприятность, и то выдают белый билет.
-Никто не мстил. Сказали, что страна переживает сильную демографическую депрессию. Объяснили, что даже в институтах вынуждены прерывать обучение студентов и призывают их на двухлетнюю срочную службу.
-Вот что, - прервала размерное течение беседы Надежда. - Я тебя оставляю на пять дней в изоляторе с подозрением на вирусный гепатит "А". А потом будем решать вопрос с твоим комиссованием. С таким пороком желчного протока ты много здесь навоюешь. Пока же сделаю тебе укол но-шпы "тройчатки", и ты уснешь. Всю ночь, небось, проворочался, как медведь в берлоге?
-Так точно! - ответил заметно повеселевший Бобрик. - Был такой грех.
-Был грех, - усмехнулась Надя и после некоторой паузы спросила. - Любимой девушки, говоришь, нет, грешник. А была?
-Не было никогда, - от этого вопроса, как ей показалось, он снова сник в голосе.
Уже через три минуты солдат, почувствовав большое облегчение, умиротворенно заснул. А Надя впервые со времени ее знакомства с Коровиным стала с интересом для себя разглядывать мужчину. Даже не мужчину, а девственника, совсем еще юнца, у которого едва пробился пушок над верхней губой.
"Надо же, - вновь подумала она. - И он тоже Александр Николаевич! Пацан пацаном. Нецелованный еще".
В это время за окном вздыбил тучи песка знойный "афганец". Ветер это всегда дует с юга на север. Наши бойцы называли его единственным душманом, который мог спокойно и безнаказанно пересекать неприкосновенные советские рубежи, неся тучи пыли через Пяндж и Амударью, преодолевая полуторакилометровые горные хребты, обрушивался на белоснежные хлопковые поля Узбекистана и щедрые хлебные нивы таджикской Гиссарской долины.
Это было то самое благодатное время на необъявленной войне, когда на приграничной равнине были невозможны никакие боевые действия. В Ханабаде во время многочасовой песчаной бури только менялись караулы, десантники охраняли расположение, плотно завернувшись в плащ-накидки, но могли бы этого и не делать, так как никто на них в это время не нападал. Ни один нормальный человек в такую погоду собаку бы на улицу не выпустил.
Поглядев недолго сквозь выдраенное до стерильного блеска лазаретное стекло на разгул стихии, Надежда задернула шторы, закрыла дверь на щеколду и удалилась на свою половину. Жилая комната санинструктора находились в одном вагончике с фельдшерским пунктом. Там она вытащила из-под панцирной кровати свой дорожный чемодан, из которого извлекла новенький костюм медсестры в целлофановой упаковке с иностранными надписями. Затем сбросила с себя застиранный белый халат, пятнистое обмундирование, и встала под душ в обмывочной, долго наслаждалась прохладными струями. Банное махровое полотенце, также вынутое со дна желтого кожаного чемодана, долго потом ласкало кожу, огрубевшую от постоянной носки амуниции.
"Такую фигуру паковать в застиранный камуфляж!" - вспомнила Надя ложно-пафосные слова подполковника Дурнова, когда облачалась в коротенький хрустящий, будто только что накрахмаленный, халатик, прежде натянув на себя белые чулочки на кружевных резиночках, красное ажурное белье, зазывно выглядывающее из всех вырезов. Стоящую торчком шапочку, которую она надела в последнюю очередь, украшал алый крест. Потом в ход пошла такого же цвета помада. Казалось, пробыв здесь уже почти полгода, она разучилась наносить макияж.
Но вот боевая раскраска, наконец, была наложена на ее слегка обветренное лицо, она села на стул и какое-то время смотрела на безмятежно спящего безусого ефрейтора. И вдруг поймала себя на мысли о том, что она не просто смотрит, а залюбовалась-таки им, спящим.
Понятное дело, что ни одна бы советская медсестра не позволила бы себе так вызывающе обрядиться на рабочем месте. Сурен Арутюнович, будучи большим оригиналом, весьма охочим до необычных сексуальных утех, обставленных по-буржуйски красиво, подарил ей сразу три западногерманских комплекта специальной медицинской формы, которую можно было увидеть не столько в тамошних больницах, сколько в порнофильмах. Два-то он на ней изодрал в клочья в порыве несусветной кавказской страсти, а третий она даже ни разу не надевала. Когда при расставании армянский Отелло устроил в ее квартире погром, отнял все подаренные драгоценности, изрезал все наряды, перебил посуду и другие хрупкие стеклянно-фарфоровые изделия, он не догадался заглянуть в старый чемодан в кладовке, где она успела кое-что припрятать. Не на черный день, а просто так получилось.
Надежда долгое время так ни не могла понять, зачем она привезла с собой в Афганистан это напоминание о своей прежней плотской и совсем даже не чистой любви. Неужели для того, чтобы в какой-то момент убить этим весьма фривольным облачением этого грубого солдафона Синегуба или кого-нибудь еще. Она живо себе представила весь местный паноптикум, оторопевший при виде ажурно-кружевной медсестры с огненно-рыжими волосами. Пьяный Смолкин теряет сознание, падает навзничь и сил у него хватает только на то, чтобы икать, у Лютого Татарина заклинит от шока челюсть, а любвеобильный половой гигант Синегуб сразу же изойдется на сперму.
Нет, не собиралась Надежда никого из них ублажать таким образом. Но она знала, зачем она оделась так сейчас. Санинструктор подошла к спящему Бобрику и присела на кровать у его изголовья. Погладила густой ежик русых волос и тихо спросила:
-Сколько же ты, бедолажка, терпишь эту боль?
-Больше года уже, - ответил ефрейтор сквозь сон, полагая, что ему это только снится, и внезапно проснулся.
Увидев Надежду в таком непривычном виде, оторопел:
-Что с вами, товарищ санинструктор?
-Тише, тише - прошептала она ему, и залепила рот первым в его жизни взрослым поцелуем...
...Я не буду описывать те чувства, которые испытывает молодой человек, юноша, которого лишают невинности. В конце концов, каждый из нас однажды переживал эти мгновения. Причем, каждый по-своему. Скажу только, что все это не очень пристойно, но зато очень приятно. Саше Бобрику показалось, что он провалился в какую-то бездонную пропасть, ему казалось, что где вдалеке слышит свои крики и крики Надежды, и еще было такое впечатление, что через его безвольное тело кто-то пропускает мощные разряды электрического тока. Когда же к нему вернулось сознание и пришло осознание того, что с ним случилось, он чувствовал себя абсолютно счастливым человеком.
"Афганец" смирил свой гнев только часа через четыре. Было три пополудни. Санинструктор вновь влезла в свою повседневную форму.
Надежда была не готова к такому повороту разговора. Поэтому, не раздумывая, со словами: "Я что тебе, уличная девка?!" - отвесила Сурену Арутюновичу звонкую оплеуху. И убежала из ресторана, как Золушка, потеряв обе своих туфли на шпильках. Армянин мчался за такси, на котором Надя пыталась ускользнуть от него, через весь город, чуть не загнав свою "Волге". Настиг беглянку только у ее подъезда. Имело место бурное объяснение под наблюдением любопытствующей публики почти из всех окон, выходивших во двор панельного девятиэтажного дома. Не знаю как, но хитрецу-кавказцу вновь удалось уломать Надежду. Она согласилась оказывать дополнительные интимные услуги некоторым нужным Сурену Арутюновичу людям. Здесь же, на глазах у десятков людей, следивших за ними с этажей, армянин опустился перед любовницей на колени, надел ей на ноги туфли и начал целовать лодыжки.
Уже через четыре дня Надежда Коровина пошла в гостиничный номер с "лучшим другом" армянина из Каунаса. Миколас Пранович оказался очень деликатным, благовоспитанным человеком. В благодарность за незабываемую ночь - литовец, в отличие от штатного любовника, полностью растворяющегося в собственном экстазе, требовал от нее бурных проявлений страсти, и она вынуждена была сыграть для него роль конченой нимфоманки, - подарил ей золотое кольцо с довольно крупным бриллиантом. Потом она терпела ласки и подношения от дорогих гостей из Свердловска, Казани, Киева и даже заполярного Анадыря. Слава богу, что тот еще не оказался чукчей-оленеводом. И так продолжалось до тех пор, пока не занесло в Днепропетровск "нужного товарища" из солнечного Кутаиси.
Надежда не осталась в гостинице, а впервые привезла незнакомца домой. Сам напросился. Пока Надежда принимала душ (гость мыться перед этим делом категорически отказался), тот проник на кухню и достал из ящика щипцы для колки кускового сахара. Шалва Тенгизович оказался самым обычным извращенцем, истязателем женщин, но Надя поняла это только тогда, когда, выйдя из ванной, почувствовала первый "укус" на своей левой руке. Грузин набросился на нее и принялся кромсать щипцами, входя при этом в дикий раж. Наде пришлось отбиваться. Кровь стекала по обеим рукам, которыми она пыталась заслониться от зловещих щипцов, один раз садисту удалось "ухватить" ее чуть ниже правой груди. Озверев от боли, она резко оттолкнула нападавшего, вложив в этот удар такую неженскую силу, что тот мячиком от пин-понга отлетел к стене.
В следующий момент раздался звон разбитого стекла. Это сама Надежда разбила его, открывать дверь серванта ключом не оставалось времени, и в ее руках оказалась супница от сервиза "Ориетта". Без промедления опустила ее на голову грузина. Тот издал странный гортанный звук и рухнул на пол. Восточные немцы все делали на совесть, массивный фарфоровый предмет, конечно, раскололся после удара, но нанес маньяку закрытую черепно-мозговую травму.
Это потом установит медэкспертиза. А пока обезумевшая Надежда Коронина, тяжело дыша, выволакивала грузина на лестничную клетку и собиралась сбросить его в пролет. Но соседи, отреагировав на шум в "нехорошей" квартире, уже вызвали милицию. Ее остановили люди в форме, когда она уже почти перекинула обидчика через перила. В результате того увезли спасать в реанимационное отделение ближайшей больницы, а Надежда Сергеевна провела ночь в одной клетке с пьяницами и проститутками местного отделения внутренних дел.
Сурен Арутюнович пришел ее вытаскивать на волю только под вечер следующего дня. Вместе с лучшим в городе адвокатом. Ее долго не хотели выпускать, грозя возбуждением уголовного дела по статье "Покушение на убийство". А когда освобождение из-под стражи все же состоялось, Надя на выходе из "обезьянника", залепила своему "благодетелю" по роже, в сердцах выкрикнув:
-Это тебе, сучий потрох, по другой щеке! Для симметрии!
Прежде, следует заметить, Надежда подобных высказываний себе не позволяла. Она впервые услышала идиоматическое выражение "сучий потрох" прошлой ночью от одного из своих сидельцев-сокамерников - безнадежного алкаша, сквернослова и дебошира.
Сурен Арутюнович был по своей натуре человеком добрым. Он бы простил Наде и вторую пощечину, и многое другое. Но Коровина, вспомнив, кем она была в прошлом, пошла на принцип. Когда любовник приехал к ней домой, чтобы уладить создавшуюся ситуацию - он даже готов был ей пообещать, что больше никаких услуг для нужных людей от нее не потребуется, - та его даже на порог не пустила. Так продолжалось долгие пять дней. Любые попытки подъехать к ней с уговорами то с одного боку, то с другого, то спереди, то сзади, натыкались на неизменное: " С меня хватит! Все кончено!" А таких вещей армянин уже не прощал.
Дав Надежде еще несколько дней, чтобы та, значит, одумалась, он в один прекрасный день заявился к ней с пятью помощниками - начинающими профессиональными уголовниками, которые в квартире все вверх дном перевернули. Первым делом Сурен Арутюнович отнял у нее шкатулку с сокровищами, полагая, что это сделает Надежду более уступчивой. Это, однако, не возымело никакого действия. Тогда любовник с подручными принялся резать все платья, которые ей подарил за время знакомства. Далее очередь дошла до шикарных портьер. Потом крушили кувалдой итальянскую, румынскую и венгерскую мебель, били хрусталь и то, что осталось от двух немецких столовых сервизов после того, как здесь побывал неистовый Шалва Тенгизович. Соседи, слыша за стеной крики скандала, сопровождаемого рубкой мореного дуба и стеклобоем, на этот раз милицию не вызывали. Либо были согласны с происходящим, либо боялись последствий.
Коровина смотрела на весь этот разгром безучастно, теребя в руках орден Красной звезды - мужнину посмертную награду. Тогда Сурен Арутюнович решился на последний отчаянный шаг, зная, как Надежда трепетно относится к памяти о своем супруге. Он выхватил пурпурный, с серебряным барельефом, знак отличия, попросил у кого-то из своих бандитов плоскогубцы и с остервенением вырвал штифт, на котором орден крепился к кителю. Надя только и успела выкрикнуть:
-Не тронь, сучий потрох!
-Да я тебя, шалава, сделаю грязной привокзальной проституткой! - пригрозил ей теперь уже бывший любовник.
-Лучше быть грязной привокзальной проституткой, чем твоей подстилкой в шелках, золоте и алмазах! - выкрикнула ему в лицо она, демонстрируя свою непреклонность.
После этих слов шумные гости удались. А вечером Надя действительно пошла на вокзал, видимо, в ответ на запугивания Сурена Арутюновича: мол, ты своей плетью мой обух все равно не перешибешь, - и привела домой на постой какого-то ушлого приезжего мужичка. Тот, понятное дело, наутро был рад приключившемуся с ним странному любовному происшествию, правда, крайне удивился тому, что все в квартире вокруг разбито и переломано. А уходя, оставил на изувеченном журнальном столице два червонца.
С той поры приводы эти стали регулярными. Но происходили они под неусыпным надзором Сурена Арутюновича. Армянин был удивлен упрямству женщины, которую продолжал страстно желать, осознавая в душе, насколько он ей всегда был противен. Однажды Надежде пришла повестка, по которой ее вызывали к следователю прокуратуры в качестве... обвиняемой. На допросе Коровиной объяснили, что она напала с целью убийства на ни в чем не повинного человека, жителя братской Грузии. Днепропетровским врачам с большим трудом удалось вернуть того к жизни, и теперь ей предстоит отвечать за содеянное. Возбуждено уголовное дело, с нее, учитывая заслуги героя-мужа, до суда берется подписка о невыезде и надлежащем поведении.
Коровина была уверена, что к ее новым напастям приложил руку вездесущий душка-армянин и его кривозубый адвокатишко. Примерно догадывалась она и о том, что означает предупреждение о надлежащем поведении. Одна жалоба от соседей, единственный сигнал от участкового, и она, учитывая тот образ жизни, который вела в течение последнего года, тут же окажется на нарах.
Вечером того же дня она уехала в Днепродзержинск. К родителям на глаза показаться не решилась, с ними она не общалась уже много месяцев. А вот свекор Николай Трофимович Коровин иногда звонил, пытался наставить ее на путь истинный по телефону. Пару раз они даже встречались, но все было тщетно. Невестку как будто обезумила, окунувшись в новый для себя мир лжи и разврата.
Полковник в отставке не очень то удивился, увидев Надежду на пороге своей квартиры в столь поздний час. Чутье армейского разведчика подсказывало ему, что такой визит должен вот-вот состояться.
-А, сношенька любезная, явилась - не запылилась! - прием с его стороны, как и ожидалось, был холодным.
-А вы, можно подумать, не догадывались, что когда-то это произойдет?
Затем Надя вкратце рассказала ему все, что случилось с ней за последний месяц. Николай Трофимович, выслушав ее, только и выдохнул с горечью в ответ:
-Что и требовалось доказать.
-Мне надо отсюда уехать. Желательно навсегда.
-Вот и правильно! - поддержал ее Коровин-старший. - Беги куда подальше - от тюрьмы к суме, и не позорь больше наш военный род. А суда не будет. Я подниму все свои старинные связи, чтобы дело против тебя закрыли.
-Вот вы в этой стране только и знаете: связи, связи, одни только связи. Без этих связей не вздохнуть, не продохнуть.
-Уезжай, Надежда, уезжай. Сейчас не надо лишних слов. Решилась - значит, действуй.
-Но я уеду отсюда лишь в одно место? - непреклонно сказала она.
-Куда? - поинтересовался Николай Трофимович.
-К нему! - и пояснила так, на всякий случай. - К Саше!
-На тот свет? - съязвил свекор.
-Неплохо бы, - согласилась Надя и пояснила с изрядным пафосом. - Но только через Афганистан. Через те места, где он превратился в прах чужбины.
-И что же ты там, Наденька, будешь делать? - Коровин-старший впервые за многие месяцы назвал ее уменьшительно-ласкательным именем, как это делал всегда - с первого дня их знакомства и до гибели Саши.
-А что может делать на войне зрелая женщина, прослушавшая "на отлично" девять семестров мединститута? - сардонически спросила она. - Или там сестры милосердия не нужны.
-В том то и дело, что милосердия, - с горечью произнес свекор. - А ты-то со своим поведением какое отношение имеешь к милосердию?
-Ну, будет вам, Николай Трофимович, строить из себя святого равноапостольного великомученика! - резко прервала она его отвлеченные размышления. - Будто вы не знаете, что делают маркитанки в армейских обозах. Если понадобится, то и ноги буду там раздвигать. Уж лучше с грязными бойцами там, чем со всем этим надушенным и напомаженным быдлом, окопавшимся в тылу. Они здесь, прямо у вас, таких честных и справедливых, под носом красную икру жрут черпаками, а Сашкин пепел неприкаянный где-то ветер носит по пустыне.
-Жестокая ты стала, Надя, - посетовал Николай Трофимович.
-Давайте лучше обойдемся без чтения нотаций, - предложила она. - Сами-то, небось, пока служили, частенько банно-прачечных и радийных курочек щупали по полковым кабинетам да канцеляриям.
Подбородок пожилого человека затрясся. Казалось, что он вот-вот расплачется от обиды. Но Надя не дала ему даже опомниться.
-Вот только не надо, Николай Трофимович, мне рассказывать о том, что вы всегда были верны своей Зое Сергеевне.
-Ты, что ж, и о погибшем Саше такого мнения? - спросил он, пытаясь хоть как-то совладать с собой.
-Саша - единственный, о ком я так не думаю. Нет его, весь вышел, не добыв в результате ваших династических пристрастий ни чинов, ни орденов.
-Ну, слава Богу, хоть так, - облегченно вздохнул свекор.
-Помогите мне попасть туда! - продолжала напирать Надя. - У вас есть связи. Не на сытную должность буфетчицы или продавщицы мясного отдела прошусь!
-Хорошо! - согласился Коровин-старший. - Возможно, это будет наилучший вариант.
-И да будет так, - поддержала его Надежда.
***
Шлейф Надькиной репутации вопреки физическому закону распространения дыма в природе достиг Кундуза раньше бешеного пламени бурлящей в ней женской страсти и жгучей шевелюры, похожей на огонь, взыгравшийся после ударившей в дерево молнии. Здесь только и говорили о том, что в скором времени в этих местах грядет сексуальная революция. Едет, мол, сюда с "большой земли" по протекции некая жена героя-вертолетчика, погибшего под Ханабадом, Надежда Коровина, которую свекор ссылает подальше от отчины, чтобы род военный знатный, значит, не позорила своими вдовьими разгулами.
Спасти Надю от молвы и посягательств могло только высокое покровительство. Его-то и оказал красавице, которая по прибытии должна была занять вакантное место санинструктора в здешнем фельдшерском пункте, сам комбат десантников Виталий Синегуб. Быстро взял он новоприбывшую в оборот, да так круто, что никто из подчиненных и посмотреть на нее косо не мог, а не то, чтобы бросить ей вслед худое слово. А вот за глаза все вокруг величали ее Надькой-шалавой, и с этим бравый майор ничего поделать не мог.
То, что происходило с ними с первых дней ее пребывания в Ханабаде, сама Надежда иначе как военно-половым романом не называла. Именно так - военно-половым. Синегуба в Союзе ждала жена и три дочки, но с появлением здесь Нади, казалось, он забыл об их существовании, ни разу при ней не вспомнил, и даже семейная фотография исчезла с его рабочего стола, который наряду со стареньким кожаным диваном служил им иногда любовный ложем.
Ее вполне устраивала такая начальственная опека. Ведь не будь ее, можно было бы и по рукам пойти. Синегуб во всем потакал медсестре. Об одном только просил строго: на людях прятать приметную прическу под военным головным убором согласно уставу или, к крайнем случае, под медицинской шапочкой. Он, как многоопытный командир, был уверен, что носить такие вьющиеся на ветру волосы натурального рыжего цвета в этом мужском царстве зловонных тельников и портянок открыто - значит, подрубать под самый корень боеспособность нашей армии на его, майора Синегуба, участке ответственности.
То, что надо было комбату от Надьки-шалавы, полагаю, объяснять не надо. В этом огрубевшем на войне человеке с ее появлением пробудилось острое мужское чувство, о котором он, как казалось ему самому, давно уже позабыл. Порой в порыве овладевавшего им бурного желания он даже старался проявлять нежность к санинструктору, чего прежде за собой никогда не замечал. Надежда же была равнодушна ко всем этим неумелым офицерским ласкам. В минуты пламенного соития она лежала под Синегубом и, как это всегда делала в своей недавней прошлой жизни, пересчитывала мух, конвульсирующих в паутине на потолке. И думала, когда же майор, наконец, вволю напрыгается над ней. В тот момент, когда тот рыкал, как лев, или ревел, как простреленный навылет разрывной пулей носорог, издавала сильный вздох отнюдь не страсти, но облечения, что постылое действо для нее в очередной раз завершено, и крепко прижимала пылкого любовника к себе. А тому казалось, что этот "захват" и есть проявление сладостного томления, вызванного его неловкими "маневрами" на "пересеченной местности" ее изысканных чресл.
С большим интересом Надька-шалава предавалась с Синегубом занятиям совсем иного рода. Тот обучал ее в свободное от исполнения прямых обязанностей и оказания плотских услуг время стрельбе из снайперской винтовки Драгунова, прицельному метанию штык-ножа, приемам рукопашной схватки, вязанию десантных узлов, другим нехитрым военным премудростям, которые могли бы пригодиться в боевых условиях. Ведь Надежда стремилась в Афганистан не ради того, чтобы отсиживаться здесь в фельдшерском пункте, а тем более ублажать чью-то неумеренную похоть. Инфантильно мечтала, что когда-то любвеобильный комбат возьмет ее с собой на спецоперацию, и она вступит в столкновение с "духами", убьет пять, десять этих двуногих баранов и отомстит за Сашу. Подобным грезам она предавалась все чаще и чаще, сокращая время столь неприятной ей интимной близости с Синегубом.
Но тут вдруг пронесся слушок, будто выслужился комбат уже "за речкой" изрядно, и пришел срок идти ему вверх по карьерной лестнице. И что, мол, уже принято решение о переводе его с повышением в бригаду спецназа, а там, через годик- другой, открывалась заманчивая перспектива пройти обучение в Академии Генштаба и занять высокую штабистскую должность в Среднеазиатском военном округе. А может быть, и где-нибудь повыше, не исключено, что даже в самой первопрестольной. Короче, отвоевался майор Синегуб, и если не пришьют его где-нибудь на здешних неприветливых равнинах в течение двух-трех месяцев, то кататься ему впредь, как сыру в масле. Что и говорить, заслужил безупречным ратным трудом.
Сразу с появлением первых недомолвок на этот счет вокруг Надьки стали крутиться, как коты у крынки со сметаной, ее воздыхатели, претендующие на наследование, прежде вынужденные скрывать свои чувства к ней. От комроты-1 Рустама Лютфиева, человека злого и жестокого, прозванного сослуживцами Лютым Татарином, до этого злосчастного пьянчужки-орденоносца капитана Смолкина (имени его Надежда, как в случае с фамилией Сурена Арутюновича, тоже так и не узнала), который, как представлялось, если не погибнет в ближайшем бою, то когда-нибудь обязательно до смерти напьется. И если последний страдал и мучился молча, решаясь лишь иногда мельтешить перед ее глазами: авось огненно-рыжая красавица обратит на него внимание и сама заговорит с ним первая, то Лютый Татарин сразу начал с грубостей. Поговаривали, что именно он сменит Синегуба в должности комбата. А значит, больше других вправе будет завладеть остающимся без присмотра "имуществом". Он так ей в лоб без обиняков и сказал:
-Погоди, Надька-шалава, скоро твой благодетель покинет нас навсегда, ты станешь моею и тогда узнаешь, что такое настоящая офицерская любовь.
Та ему ответила с достоинством, не присущим падшим женщинам.
-Если бы не разница в звании, товарищ капитан, то я бы вам сейчас дала такую затрещину, что физиономия бы разлетелась в разные стороны.
-Попробуй, сержант медицинской службы! У нас будет много времени впереди, чтобы проверить, чей торец крепче.
На том в первый раз и расстались. Надя теперь понимала, что если майора переведут в Союз, то жизни ей отныне здесь не будет. "Покровительство" Лютого Татарина, худшее, что могло ожидать ее в будущем. Вряд ли кто-то осмелиться пойти против Лютфиева, когда он станет комбатом, также как все они сейчас боятся перечить воле Синегуба. Ей не на кого было опереться и в женской среде. Вольнонаемные девицы из узла связи все сплошь были рыхлыми и рябыми дурнушками - вот уж кто были настоящие шалавы, - и поглядывали всегда в сторону Надежды с плохо скрываемой ненавистью, порождаемой надсадным чувством неистребимой зависти.
И вот тайное, наконец, стало ясным. Весть о том, что командира вскоре переводят на "большую землю", в батальон привез замполит полка Дурнов. И она оказалось для Нади действительно дурной. Синегуба она совсем не любила, мало того он был ей глубоко противен, даже омерзителен, но этот угловатый, внешне невзрачный человек действительно являлся для нее единственной защитой. А тут еще такие откровения сопровождали приезд подполковника из Кундуза.
-А ну, покажи-ка мне вашу достопримечательность, - даже не попросил, а потребовал Дурнов.
-Надежду? - переспросил Синегуб, где-то в глубине души надеясь, что подполковник имеет в виду что-то другое.
-Надежду, Надежду! А кого же еще? - подтвердил тот и неожиданно запел. - Надежда - мой компас земной. А то тут по всей провинции, твою дивизию, ходят слухи, что ты приголубил тут русалку среди песка и говна.
Комбат приказал связистке Суслопаровой, которая в это время в его кабинете что-то усердно шифровала (Синегуб, чувствуя себя уже одной ногой в Арбатском военном округе, какое-то время тому назад перестал вдаваться во многие нюансы повседневной гарнизонной жизни и не интересовался, кто, кому и что докладывает по линии), сходить в фельдшерский пункт и передать Коровиной приказ явиться к нему тотчас.
Пока конопатая Суслопарова нехотя протащилась триста метров, чтобы сообщить Надьке о воле Синегуба, в кабинете последнего произошел примечательный разговор.
-Ты, надеюсь, помнишь, - вкрадчивым голосом произнес Дурнов, - что твое будущее пока зависит от меня. Характеристику подписываю тебе я. Я буду докладывать наверх о твоих добродетелях и благонадежности.
-Ну, и? - спросил туповатый комбат.
-Ну и? Ну и? - передразнил его подполковник. - Делись, давай!
Синегуб погрузился в тяжкие раздумья, хотя мозги этого заскорузлого вояки не были рассчитаны на такую умственную нагрузку.
А в это самое время безобразная связистка возникла на пороге фельдшерского пункта и, брезгливо бросив Надьке-шалаве: "Иди, требует к себе!" - тут же спешно удалилась. Видимо, пошла сплетничать к своим, на узел связи.
Санинструктор сняла с себя белую шапочку, убрала волосы под армейский картуз и неспешно двинулась в сторону штаба.
-Ба, Надежда Сергеевна! - исходя сиропом и патокой слов, бросился ей навстречу гнусный, похожий на обшмаленную крысу плешивый Дурнов. - Какими судьбами? А ну-ка, снимите немедленно головной убор. Снимите, снимите! Я настаиваю! В конце концов, я приказываю, как старший по званию.
Коровина нехотя подчинилась. Огненно-рыжий водопад скатился по ее плечам, захлестнув всю спину, и заиграл кончиками золотых струй на уровне поясницы. Подполковник остолбенел.
-А ведь и впрямь, краса земная! - воскликнул он. - Да тебя, майор, на самом деле не на повышение надо отправлять, а в штрафбат за подрыв боеспособности подразделения, - и немного помолчав, сделал вывод. - Ну, надо же! Такую фигуру паковать в застиранный камуфляж.
Синегуб надсадно молчал. Дурнов решил форсировать ситуацию:
-Ну, да ладно. Я выйду покурю, а ты комбат пока разберись тут, что к чему.
Замполит исчез за дверью, а в кабинете еще долгое время висела напряженная тишина, которую нарушил Синегуб.
-Надя, этот подполковник... Словом, от него, во многом, зависит моя дальнейшая военная карьера...
-Твоя - не моя, - сохраняя спокойствие, ответила ему Надежда, сразу поняв, что от нее требуется.
-Прошу тебя, Надюша, ради нас с тобой, будь с ним, пожалуйста, поласковее.
-Ну, все! И здесь пошла по рукам, - раздраженно, с досадой сказала, как выдохнула, она.
-Надя, ну, зачем ты так? - пытался успокоить ее Синегуб.
Но в ней уже вовсю говорила бабская натура.
-Ответь мне, Синегуб, что значит "ради нас с тобой"? Что у нас с тобой может быть в будущем?
-Ну, как, что может быть? - удивился майор. - Устроюсь в Алма-Ате, возможно даже в Москве. Добьюсь твоего перевода поближе к себе...
-Выпишешь в качестве подстилки? - резко оборвала его Коровина.
-Надя! Надя! Ну, что ты такое несешь? - Синегуб чувствовал, что тоже начинает выходить из себя.
-Да я, между прочим, комбат легла под тебя только потому, чтобы другие мне по халат не лезли. А то ты вот тут уже смотришь в иные дали, а вокруг меня шакалья стая собирается, и Лютфиев первый держит хвост трубой.
-Товарищ санинструктор! Я бы вас попросил!..
-Попросил - получи! - вновь одернула его Надежда и после некоторой паузы, немного сбавив обороты, сказала. - Знаешь, Синегуб, пусть твоя благоверная перед этим подполканом неправильно выполняет команду "ложись!" Ради твоей карьеры и вашего совместного будущего. А меня уволь!
-Надя! - с горечью сказал майор. - От тебя услышать такие слова я никак не ожидал.
-А от кого ожидал? От этой рябой связистки, которую прислал за мной? Или еще от кого? Для вас же, мужиков, бабы на войне мусор. Спермовыжималки. Ведь только и думаете в перерыве между боями, к кому бы прислониться!
Разговор на эту плодотворную тему и в такой тональности мог продолжаться до бесконечности, и его закончила сама Коровина.
-Послушай меня, Синегуб, гляди вперед в свои светлые московские дали, а на меня больше глаз не поднимай. Будешь доставать, возьмусь тебя в последний раз обслужить так, как прежде еще не обслуживала, а ты у нас мужичок могутный, похотливый, не удержишься и согласишься, и откушу тебе его. И тогда посмотрим, какой у тебя будет карьерный рост.
В эти слова Надежда вложила всю свою ненависть, которую испытывала к этому человеку с его первого прикосновения к ней. Комбат остался столбом стоять посреди кабинета, а санинструктор стремглав выскочила за дверь, столкнувшись в ней носом к носу с Дурновым. Подполковник давно уже закончил перекур и стоял снаружи, прислонившись к косяку и подслушивая. Войдя внутрь, он робко оглянулся и спросил майора:
-А что, правда может откусить?
Тот, немного помолчав, ответил утвердительно:
-Может. Эта все может. Одно слово - шалава!
***
После случившейся размолвки, Синегуб отдалил от себя Коровину на почтенное расстояние. Дослуживать ему оставалось месяца два, максимум три. Срок для Афгана немалый. Ведь завтра могут убить и поминай, как звали. Придурковатый Дурнов (вот уж воистину гоголевская фамилия) занимался оформлением документов комбата, характеристику обещал дать наиотличнейшую, несмотря на то, что "звезда Кундуза" так его и не ублажила. После скандала, свидетелем которого невольно стал сам, он подумал, что связываться с такой взрывоопасной бестией будет себе дороже, и ни на чем больше не настаивал.
Ссора двух любовников активизировала подводные течения воздыхателей, которые не давали Надьке-шалаве спокойно пройти по территории расположения. По-прежнему кроткими коровьими глазами смотрел ей вслед пребывающий вечно "под мухой" Смолкин. Лютый Татарин издали ей лукаво подмигивал и делал ручкой, как бы говоря этим жестом, что, мол, погоди, скоро наступит мое время. В непосредственной близости от объекта вожделения возникло еще несколько ухажеров чином поменьше. Прапорщик Галушко даже приплелся в фельдшерский пункт с букетом каких-то блеклых афганских первоцветов, припал на колено, попросил у санинструктора руки и сердца и пообещал вскорости перевезти ее к маме на Сумщину. Цветы Надежда приняла, а самого прапорщика с его предложением отправила к его же маме...
...И тут в ее жизни появился он.
Это был не бравый благородный офицер, увешанный боевыми орденами, переведенный сюда внезапно из другой части, не прилетевший сюда на вертолете с инспекционной проверкой молодой генерал из штаба армии, а девятнадцатилетний боец с ефрейторскими "соплями" на погонах, совсем еще мальчишка.
Он держался рукой за правый бок, лицо его искажала гримаса муки. Впрочем, в тот момент, когда их взгляды впервые встретились, это не произвело на нее ровным счетом никакого впечатление.
-Садитесь, ефрейтор! - сухо сказала она. - Имя, отчество, должность? На что жалуетесь?
-Бобрик Александр Николаевич! Механик-водитель БМД.
"Подумать только, и он тоже Александр Николаевич. Какое совпадение?" - на миг мелькнуло в голове у санинструктора, но она тут же отогнала от себя эту мысль.
Если в Афгане кто-то держится за печень, значит у него, скорее всего, вирусный гепатит "А" - детская форма, которой здесь переболевают многие взрослые из-за отвратительного качества питьевой воды и невозможности подчас соблюдать элементарные санитарные нормы. Но Надя, проучившись почти пять лет в медицинском институте, так же знала, что сама печень никогда не болит, а все неприятные ощущения исходят от желчного пузыря. По цвету кожи и склер глаз - они не были желтушными - она безошибочно определила, что никакого гепатита у ефрейтора Бобрика нет.
-Симулируем? - строго спросила она.
-Никак нет? - робко ответил боец.
-Болит?
-Болит. У меня и снимок есть.
-Чей снимок? - удивилась Надя. - Любимой девушки?
-Нет у меня любимой девушки, - с тоскою в голосе произнес Бобрик. - Есть любимая с самого раннего детства печень. Ее снимок и вожу всегда с собой.
-А ну-ка, покажи, - полюбопытствовала Надежда.
Она только взглянула на рентгеновскую пластину, и ей все сразу стало ясно. Желчный пузырь у парня выглядел совершенно здоровым, но одна из проток имела врожденный порок развития - червеобразный изгиб, который мешал нормальному оттоку желчи и приводил к ее частому застаиванью. От этого и возникали болевые симптомы, которые находились на грани человеческого терпения. То есть, боль эта была тупой, ее можно было бы превозмочь, если успокоиться, абстрагироваться, но разве можно этого добиться в казарме, где пятьдесят человек храпят, пердят, стонут во сне. Да плюс подъем в шесть часов и взбадривающий семикилометровый марш-бросок, солдатская каша на завтрак с комбижиром. Тут на карачках в лазарет приползешь.
-Когда болит в правом подреберье, то боль слегка отдает в левую сторону под сердце и в верхнюю челюсть справа? - спросила Надежда ефрейтора.
-Отдает, товарищ сержант, - подтвердил тот.
-Анамнез, как говорится, понятен, - тяжко вздохнула Коровина. - Как же тебя, мальчик, с таким дефектом в армию взяли, да к тому же в десант и вдобавок в Афганистан отправили? По причине головотяпства? Или кто-то, может, мстил тебе? Твоим родителям? С плоскостопием, а это, поверь мне, меньшая неприятность, и то выдают белый билет.
-Никто не мстил. Сказали, что страна переживает сильную демографическую депрессию. Объяснили, что даже в институтах вынуждены прерывать обучение студентов и призывают их на двухлетнюю срочную службу.
-Вот что, - прервала размерное течение беседы Надежда. - Я тебя оставляю на пять дней в изоляторе с подозрением на вирусный гепатит "А". А потом будем решать вопрос с твоим комиссованием. С таким пороком желчного протока ты много здесь навоюешь. Пока же сделаю тебе укол но-шпы "тройчатки", и ты уснешь. Всю ночь, небось, проворочался, как медведь в берлоге?
-Так точно! - ответил заметно повеселевший Бобрик. - Был такой грех.
-Был грех, - усмехнулась Надя и после некоторой паузы спросила. - Любимой девушки, говоришь, нет, грешник. А была?
-Не было никогда, - от этого вопроса, как ей показалось, он снова сник в голосе.
Уже через три минуты солдат, почувствовав большое облегчение, умиротворенно заснул. А Надя впервые со времени ее знакомства с Коровиным стала с интересом для себя разглядывать мужчину. Даже не мужчину, а девственника, совсем еще юнца, у которого едва пробился пушок над верхней губой.
"Надо же, - вновь подумала она. - И он тоже Александр Николаевич! Пацан пацаном. Нецелованный еще".
В это время за окном вздыбил тучи песка знойный "афганец". Ветер это всегда дует с юга на север. Наши бойцы называли его единственным душманом, который мог спокойно и безнаказанно пересекать неприкосновенные советские рубежи, неся тучи пыли через Пяндж и Амударью, преодолевая полуторакилометровые горные хребты, обрушивался на белоснежные хлопковые поля Узбекистана и щедрые хлебные нивы таджикской Гиссарской долины.
Это было то самое благодатное время на необъявленной войне, когда на приграничной равнине были невозможны никакие боевые действия. В Ханабаде во время многочасовой песчаной бури только менялись караулы, десантники охраняли расположение, плотно завернувшись в плащ-накидки, но могли бы этого и не делать, так как никто на них в это время не нападал. Ни один нормальный человек в такую погоду собаку бы на улицу не выпустил.
Поглядев недолго сквозь выдраенное до стерильного блеска лазаретное стекло на разгул стихии, Надежда задернула шторы, закрыла дверь на щеколду и удалилась на свою половину. Жилая комната санинструктора находились в одном вагончике с фельдшерским пунктом. Там она вытащила из-под панцирной кровати свой дорожный чемодан, из которого извлекла новенький костюм медсестры в целлофановой упаковке с иностранными надписями. Затем сбросила с себя застиранный белый халат, пятнистое обмундирование, и встала под душ в обмывочной, долго наслаждалась прохладными струями. Банное махровое полотенце, также вынутое со дна желтого кожаного чемодана, долго потом ласкало кожу, огрубевшую от постоянной носки амуниции.
"Такую фигуру паковать в застиранный камуфляж!" - вспомнила Надя ложно-пафосные слова подполковника Дурнова, когда облачалась в коротенький хрустящий, будто только что накрахмаленный, халатик, прежде натянув на себя белые чулочки на кружевных резиночках, красное ажурное белье, зазывно выглядывающее из всех вырезов. Стоящую торчком шапочку, которую она надела в последнюю очередь, украшал алый крест. Потом в ход пошла такого же цвета помада. Казалось, пробыв здесь уже почти полгода, она разучилась наносить макияж.
Но вот боевая раскраска, наконец, была наложена на ее слегка обветренное лицо, она села на стул и какое-то время смотрела на безмятежно спящего безусого ефрейтора. И вдруг поймала себя на мысли о том, что она не просто смотрит, а залюбовалась-таки им, спящим.
Понятное дело, что ни одна бы советская медсестра не позволила бы себе так вызывающе обрядиться на рабочем месте. Сурен Арутюнович, будучи большим оригиналом, весьма охочим до необычных сексуальных утех, обставленных по-буржуйски красиво, подарил ей сразу три западногерманских комплекта специальной медицинской формы, которую можно было увидеть не столько в тамошних больницах, сколько в порнофильмах. Два-то он на ней изодрал в клочья в порыве несусветной кавказской страсти, а третий она даже ни разу не надевала. Когда при расставании армянский Отелло устроил в ее квартире погром, отнял все подаренные драгоценности, изрезал все наряды, перебил посуду и другие хрупкие стеклянно-фарфоровые изделия, он не догадался заглянуть в старый чемодан в кладовке, где она успела кое-что припрятать. Не на черный день, а просто так получилось.
Надежда долгое время так ни не могла понять, зачем она привезла с собой в Афганистан это напоминание о своей прежней плотской и совсем даже не чистой любви. Неужели для того, чтобы в какой-то момент убить этим весьма фривольным облачением этого грубого солдафона Синегуба или кого-нибудь еще. Она живо себе представила весь местный паноптикум, оторопевший при виде ажурно-кружевной медсестры с огненно-рыжими волосами. Пьяный Смолкин теряет сознание, падает навзничь и сил у него хватает только на то, чтобы икать, у Лютого Татарина заклинит от шока челюсть, а любвеобильный половой гигант Синегуб сразу же изойдется на сперму.
Нет, не собиралась Надежда никого из них ублажать таким образом. Но она знала, зачем она оделась так сейчас. Санинструктор подошла к спящему Бобрику и присела на кровать у его изголовья. Погладила густой ежик русых волос и тихо спросила:
-Сколько же ты, бедолажка, терпишь эту боль?
-Больше года уже, - ответил ефрейтор сквозь сон, полагая, что ему это только снится, и внезапно проснулся.
Увидев Надежду в таком непривычном виде, оторопел:
-Что с вами, товарищ санинструктор?
-Тише, тише - прошептала она ему, и залепила рот первым в его жизни взрослым поцелуем...
...Я не буду описывать те чувства, которые испытывает молодой человек, юноша, которого лишают невинности. В конце концов, каждый из нас однажды переживал эти мгновения. Причем, каждый по-своему. Скажу только, что все это не очень пристойно, но зато очень приятно. Саше Бобрику показалось, что он провалился в какую-то бездонную пропасть, ему казалось, что где вдалеке слышит свои крики и крики Надежды, и еще было такое впечатление, что через его безвольное тело кто-то пропускает мощные разряды электрического тока. Когда же к нему вернулось сознание и пришло осознание того, что с ним случилось, он чувствовал себя абсолютно счастливым человеком.
"Афганец" смирил свой гнев только часа через четыре. Было три пополудни. Санинструктор вновь влезла в свою повседневную форму.
Вся информация размещена на основании соглашения
Внимание, вся информация размещена на сайте предоставленная исключительно в ознакомительных целях, поэтому владельцы сайта не несут ответственности за правдивость, валидность, степень контрафактности.
При копировании материала гиперссылка в виде www.warchanson.ru ОБЯЗАТЕЛЬНА !
Правообладателю
Внимание, вся информация размещена на сайте предоставленная исключительно в ознакомительных целях, поэтому владельцы сайта не несут ответственности за правдивость, валидность, степень контрафактности.
При копировании материала гиперссылка в виде www.warchanson.ru ОБЯЗАТЕЛЬНА !
Правообладателю