С водкой в стакане мы молча летим над землей..."
Никак не думал, что приезд в Союз будет для меня таким...
В Тузеле сотрудник таможни слишком пристально посмотрел на меня и куда-то ушел. Минут десять я простоял один, никому ненужный. Через некоторое время меня пригласили в отдельную комнату и попросили раздеться. Я снял с себя все, кроме брюк. Меня попросили раздеваться дальше.
-- Может и трусы снимать?
-- Скажем - снимешь.
Довольно крупный узбек долго прощупывал швы моей одежды, глядя мне в глаза. Только здесь до меня дошло, что вызвало их подозрение - мои глаза. Трое суток я не спал, поэтому глаза были воспаленные.
-- Да нет у меня наркотиков, я просто долго нет спал.
-- Ты это маме будешь рассказывать.
Было обидно, что у меня нет оружия - дико захотелось влупить очередь в потолок, чтобы эти сытые хари уткнулись носами в пол. Я сказал:
-- Твари обозные.
Такая реакция явно позабавила толстомордого и "скромные и честные" труженики Ташкентской таможни стали откровенно тянуть время. В комнату зашел пилот "Черного тюльпана":
-- Мужики, побыстрее нельзя? Уже команду на взлет дали. Пора вылетать. Только его ждем.
-- Быстрее нельзя. Закончим - полетите.
-- Да вы что, издеваетесь, сволочи, - не выдержал летчик.
-- Ты здесь не ори! Здесь тебе не частная лавочка, а государственное учреждение.
Кто прошел Ташкентскую таможню, знает - что это такое. Для меня это самое мерзкое воспоминание из всей Афганской эпопеи. Так или иначе, мы вылетели.
В Гомель мы прилетели уже затемно. АН-12 подрулил к лесополосе, мужики выгрузили ящик с грузом двести, попрощались со мной и улетели. Ночь и я с Колей Перепечкиным, запаянным в цинк. Выкурив сигарету, я произнес:
-- Ну что, Николай, ты побудь пока здесь, а я пройду узнаю - сколько нам здесь еще торчать.
Пройдя метров двадцать, я остановился, увидев свет фар приближающихся к нам машин. Подъехали УАЗик и ГАЗ-53. Из УАЗика вышли офицер и четверо бойцов. Солдаты загрузили ящик в грузовик, и мы поехали в райвоенкомат. Я сел в ГАЗон. Водитель, молодой парень сказал:
-- Год назад, примерно в это же время я отвозил Колю в армию. Теперь вот назад везу. Уже в цинке.
Я промолчал.
Свет фар освещал проселочную дорогу, мимо ровно проплывала стена деревьев. Я был еще там - "за речкой", потому что время от времени я напрягался, хватался за металлическую дугу и кричал на шофера - то "быстрее езжай, чего плетешься!", то "куда сука обочину проверяешь!?". Один раз даже чуть подзатыльник не врезал. Так мы приехали в райцентр. Перепечкины жили в одной из деревень Кормянского района.
Ночь я снова не мог спать. Выходил на улицу, курил. Пытался прилечь на предоставленные мне столы, но заснуть так и не смог. Дежурный по военкомату вышел разок со мной на улицу:
-- Ну, как там?
Я посмотрел ему в глаза:
-- Нормально.
-- Стреляют?
-- Стреляют.
Больше он со мной не пытался разговаривать.
Утром, часов в семь пришел военком, и мы поехали в деревню. По дороге молчали. Навстречу проехал мотоцикл с коляской. Водитель остановил грузовик:
-- Это же дядь Коля - отец Николая.
Я вышел из машины. Навстречу мне бежали отец и мать Коли Перепечкина. Женщина с разбегу стала хлестать меня по щекам. Я молча стоял и не закрывался. Ее оторвал от меня подошедший отец:
-- Перестань, он-то здесь причем?
-- Да? Он-то живой, а мой Коля... - Мать рыдала.
Приехали в деревню. Мужики занесли гроб в избу. Я стоял на улице, достал сигарету, но не было спичек. Спросить у стоящих неподалеку сельчан я не решался. Мужики угрюмо косились на меня. Через какое-то время они, набычившись, двинули в мою сторону. Среди них выделялся небольшого роста пожилой лысоватый человечек. Он шел среди крепких парней и подзуживал:
-- Глядите, чистенький весь, ладненький. Такие вот наших мальчишек гробят.
Я стоял и смотрел, как они приближаются. В руках появились колы, кто-то поигрывал цепью от мотоцикла - деревня. То, что сейчас начнут бить, было ясно. Драться я не собирался. Бежать? Мне, офицеру? Да никогда в жизни. Не знаю, чем бы все закончилось, не выскочи из дома, куда занесли гроб, молодая женщина. Она встала между нами:
-- Да вы что, мужики? Да вы посмотрите на него. На его ботинках афганская пыль... Вы что, совсем рехнулись, что ли?
Толпа остановилась. Женщина зарыдала и кинулась в избу. Вышел отец Николая, посмотрел на мужиков, на меня, махнул рукой и зашел назад. Лысоватый куда-то исчез. От мужиков отделился крепкий парняга и подошел ко мне:
-- Ты это,... - он не знал с чего начать, - на, прикури. В крепких мозолистых руках зажглась спичка. Я с удовольствием затянулся. Теперь пусть бьют. Я молча смотрел ему в глаза. Парень отошел. Я опять остался один.
Через несколько минут к дому подъехал УАЗик, из которого вышли четверо крепких мужчин с государственными прическами и одна, аскетичного вида дамочка, с фотоаппаратом на шее. Окинув взглядом присутствующих, мужчины пошли в дом. Один из них подошел ко мне, подал руку:
-- Здравствуйте. Все нормально?
-- Нормально.
Я так и стоял на улице, отказавшись войти в избу. Из дома, в сопровождении "государственных" людей вышла выручившая меня женщина:
-- Почему гроб закрытый? Он что, сильно изуродован?
-- Нет, он умер от ранения в живот.
-- Почему тогда даже окошка нет?
-- Не знаю. Наверное, гроба с окошком не было.
-- А вдруг там не Коля? Открыть можно?
-- Дело, конечно, Ваше, но я бы не рекомендовал.
Стоящий рядом "государственный" меня поддержал:
-- Не стоит этого делать. Там же тоже люди не глупые. Значит - так надо.
-- А вдруг там не он? - Настаивала женщина.
Мне стало жутковато. Вдруг, правда, не он? Я же не был, когда запаивали гроб. Ситуация не из приятных. Подошли остальные "государственные".
-- Ну, что? Здесь останешься или отвезти в гостиницу?
Оставаться в деревне мне не хотелось. Людям не до меня, а радушный прием местных жителей я уже испытал. Мы уже шли к машине, когда женщина схватила меня за рукав:
-- Вы что же, на похороны не останетесь?
Выручил "государственный":
-- Пусть человек отдохнет, а завтра мы приедем.
-- Вы на нас обиделись?
-- Да нет, что Вы. Просто я действительно крепко устал. Извините.
По дороге в райцентр сотрудники органов безопасности, в машине они представились, сказали, что провокатор - бывший полицай, что, мол, хорошо, что я согласился поехать в Корму, иначе кому-то из них надо было бы остаться со мной.
В Корме меня поселили в гостинице, оставили контактные телефоны, и я снова остался со своими мыслями. До Гомеля ходил рейсовый автобус, и я решил немного развеяться. (Лучше бы я этого не делал.)
Погода стояла пасмурная, злая. Хмурое небо свинцом давило на меня. Бродя по центральным улицам Гомеля, я вглядывался в лица людей, которым было глубоко плевать на меня, на моих парней, которые сейчас, может быть, отражают очередное нападение, на все происходящее в Афганистане. Они все были озабочены своими, как мне казалось, мелкими проблемами, и не ведали того, что в 80 километрах отсюда у гроба моего солдата Коли Перепечкина рыдает мать. С такими мыслями я наткнулся на афишу кинотеатра. Через пять минут начало сеанса. Показывали "Аппачей". Зашел в кассу, взял билет и пошел в кино.
Первые же кадры фильма привели меня в бешенство. В спины индейцев врезались стрелы, на экране стреляли, кричали, визжали. Я встал и пошел к выходу, наткнулся на чьи-то ноги и, уже не разбирая дороги, ломанулся к светящейся табличке "выход". Дверь, конечно же, была закрыта. Откинув крючок, я попытался ее открыть, но дверь не поддавалась. С психу шибанул по ней ногой и по слетевшей с петель двери вылетел на шумную улицу.
Людям все также было безразлично мое появление. Я брел по улице и не решался спросить, где здесь ресторан. Хотелось выпить и закусить. Навстречу мне шла группа акселератов. Худые длинные ножки обуты в туфельки с пряжками. Не сформировавшиеся ломаные голоса срывались с баса на фальцет, "очечки-капельки", дипломатики, модные курточки, сережки в ушах, и дорогу не уступают! Поднапрягшись, я саданул локтями в хлипкие животики. Двое парней упали. Я развернулся и ядовито спросил: "Не ушиблись?". Трое оставшихся стоять трусливо молчали. Драки не получилось. Мне стало стыдно, и я ушел. Настроения не прибавилось.
В ресторане я заказал два стакана сметаны, два борща и бутылку водки.
-- Вам борща по половинке? - Был вопрос.
-- Зайка, - обратился я к аппетитной, но безвкусно накрашенной официантке, - какой дурак заказывает два по половинке? Конечно по полной!
Через некоторое время принесли сметану и борщ.
-- Зайка, а водку?
-- Водка у нас с семи часов.
-- Солнце, я же не спрашиваю, сколько это стоит, я попросил принести.
-- Приходите в семь.
Я посуровел:
-- Я вас очень прошу, принесите водку.
-- Молодой человек, вам что, непонятно?
Наверное, я очень резко встал - тарелки с борщом грохнулись на пол, сметана брызнула на черные колготки. Кажется, я разбил стекло на входной двери, пройдя сквозь него.
Улица встретила меня приятной прохладой. Через некоторое время бесцельного шатания по улицам, я вышел на большой перекресток, в центре которого стоял ГАИшник. Я подошел:
-- Браток, не подскажешь, как добраться до Кормы?
-- Сейчас подскажу. - Он махнул жезлом проезжавшему мимо КРАЗу.
-- Слышь, - обратился он к водителю, - до Кормы не возьмешь попутчика?
-- До поворота возьму, пусть садится.
-- Нормально. Там недалеко. Счастливо!
Водитель - молодой парень с открытым лицом сразу расположил к себе:
-- Из-за речки?
-- Угу.
-- Сейчас на заправочку заедем. Не возражаешь?
-- Да нет, не возражаю.
Как только после заправки выехали на трассу, у обочины стоит мужичок и пытается поднять руку. Слегка шатается - видно, что уже изрядно под хмельком.
-- Ну что, брат, возьмем еще попутчика?
-- Давай возьмем.
КРАЗ остановился, я открыл дверцу:
-- Садись.
Мужчина с трудом взгромоздился на сиденье и уставился на меня. Я не выдержал:
-- Что, красивый?
Мужик сосредоточился, прищурился и твердо проговорил:
-- Есть гхорилка.
-- Что?
-- Я говорю - есть гхорилка.
На меня нахлынуло тепло. Я готов был расцеловать мужика:
-- Так доставай, родненький!
Мужик достал из внутреннего кармана пиджака пол-литровую бутылку с мутной жидкостью, открыл и сразу в нос шибануло сивухой. Я посмотрел на водителя.
-- Чего смотришь? Открой бардачок, там стакан, закуска - все как положено. Машина оборудована. Наливай, да пей.
Из бардачка я извлек шмат сала, луковицу, полбулки свежего хлеба, нож и граненую рюмку. Налил первую, посмотрел на водителя.
-- Не, я ж за рулем. А вы давайте, да не робей ты.
Рюмку за рюмкой, мы опорожнили бутылку. Мир преобразился, напряжение спало. Я обожал своих попутчиков. Мой сосед достал вторую бутылку. Налив рюмашку, я подал напарнику, но тот уже спал.
-- Не мешай ему, пусть поспит. Уморился. А ты не стесняйся, пей.
-- Да ну, неудобно.
-- Чо там неудобно, пей. Он тебе специально отдал. Пей-пей, у нас так принято.
Вторую я выпил уже один. Стемнело. Язык развязался, я стал петь "Каскадовские" песни. Так подъехали к повороту на Корму, попрощались, я вышел из машины. Хотелось спать. Ждать попутки пришлось недолго.
Поднявшись на свой этаж, я не стал будить спящую дежурную, взял ключ от своего номера и пошел отдыхать. Завтра будет трудный день.
Приняв душ, я лег на кровать, включил магнитофон-мыльницу и закрыл глаза. Магнитофон потихоньку щипал мои нервы, но другие песни я слушать не мог:
"Опять тревога, опять мы ночью вступаем в бой,
Когда ж замена, я мать увижу и дом родной,
Когда забуду, как полыхают в огне дома,
Здесь нас стреляют, здесь, как и прежде идет война.
За перевалом, в глухом ущелье опять стрельба,
Осталось трое лежать на скалах, ведь смерть глупа,
А может завтра такая участь ждет и меня,
Здесь нас стреляют, здесь, как и прежде идет война".
Не спалось. Я надел трико, футболку и вышел в коридор. Мне нужно было кого-то видеть, с кем-то поговорить, просто общение. Дверь номера напротив открылась и оттуда вышли две девчонки. Видимо, они были под хмельком, потому что одна, показывая на меня пальчиком, сказала другой:
-- Ой, посмотри какой он хорошенький. Давай его пригласим к нам.
Из номера показалась голова парня:
-- Вы с кем там беседуете?
-- Виталька, посмотри, кого мы встретили. Давай пригласим его к нам.
-- Пусть заходит. Какие проблемы?
В комнате, за столом перед разобранным магнитофоном сидели еще два парня. На тумбочке стояла открытая бутылка коньяка, открытая пачка шоколада и нарезанный лимон. Ребята были абсолютно трезвы. Видимо, коньяк пригубили только девчонки, и мне стало неловко за свое вторжение.
-- Ладно, парни, извините, но я очень устал и хочу спать.
-- Подожди, - попросил один из них, - давай по рюмашечке хлопнем и пойдешь, а то мои друзья не пьют, а девчонкам этого много.
Отказываться я не стал. Мы выпили по рюмке коньяка, выкурили по сигарете и я ушел в свой номер.
Магнитофон я уже включать не стал. Лег на кровать, выключил свет, но так до утра и не заснул. Такое со мной было только один раз - я не спал пять суток.
Утром за мной пришла машина, и в сопровождении представителей местной администрации я поехал в деревню на похороны своего солдата.
Хоронили Николая всей деревней. На похоронах меня опекали все те же "государственные". Женщина с фотоаппаратом слишком откровенно, как мне казалось, наводила свой объектив на меня. Только потом я понял - она снимала тех, кто был рядом со мной. Может я и ошибаюсь.
Уже когда могилу засыпали, на мотоцикле подъехал солдат в парадной форме. Это был брат Коли Перепечкина. Он отслужил в Группе Советских войск в Германии, и с поезда сразу приехал на кладбище. Старший их брат, как мне сказали, тоже погиб, выполняя свой воинский долг где-то в Чехословакии.
Провожая меня, работники местной администрации преподнесли в подарок коробку пахучих белорусских яблок. То был урожай 1986 года...
В Хабаровском аэропорту, уже в накопителе, ожидая борт на Комсомольск, я стоял и курил, размышляя о своем. Ко мне подошел сотрудник милиции и показал на табличку - "Курить запрещено. Штраф 30 руб.". Прочитав табличку, я достал деньги и молча протянул их стражу порядка. Милиционер отвернулся и отошел.
Тогда нас понимали. Советский Союз еще не развалился.


Войска МВД Республики Афганистан.
Май - месяц моей замены. В год замены для заменщика время исчисляется месяцем замены.
Органы безопасности республики Афганистан.
Имеются в виду штурмовики СУ-25
За почти два с половиной года, я больше не видел танков без башенных номеров. Это была привилегия исключительно 1-й роты танкового батальона Рухинского полка.
Офицер, заменять которого я прибыл.
Командно - штабная машина.
В Анаве стоял второй батальон 345 отдельного десантного полка.
Вертолет огневой поддержки МИ-24.
Неуправляемый реактивный снаряд.
Вертолет МИ-8.
Кяриз - подземная галерея для сбора грунтовых вод, и вывода их на поверхность. Использовались душманами как ходы сообщения, и укрытия.
Народно - демократическая партия Афганистана.
Хочу видеть Насира. (Афг.)
Пулемет Калашникова.
Ручной противотанковый гранатомет.
Танковое переговорное устройство.
Система противопожарного оборудования.
ОЗМ-72 - противопехотная мина, срабатывающая при натяжении троса на расстоянии 70 -90 см от поверхности земли (в народе - "лягушка")
МОН - 50, МОН-100, МОН-200 - противопехотные мины направленного действия.
ПМН - противопехотная мина нажимного действия.
Исламские комитеты - крепости, опорные пункты душманов.
Бакшиш - подарок (афг).
Ориентир 2. Из того места слышен барабанный бой.
Противопехотная мина ОЗМ-72.
Минометом.
Так афганцы называли стариков.
Противотанковый управляемый реактивный снаряд.
Прапорщик Изерский - командир пулеметно-гранатометного взвода 3 МСР Рухинского полка. Командир роты - ст. лейтенант Переверзев.
Чуть-чуть (афг.)
Ограниченный контингент Советских войск в Афганистане.
Кишлаки в Карабагской зеленке.
Огнемет с вакуумной гранатой.
Лучше бы не вспоминал.
Машина. (Местный сленг.)
Индивидуальный перевязочный пакет.
АГС - 17 - Автоматический станковый гранатомет.
2 танка

Позывной 177-го МСП.
Главное Разведывательное Управление


Сегодня кавалер ордена "Красной Звезды" старшина запаса Иванченко живет в Киеве.
Из Ташкентского аэропорта Тузель мы улетали в Афган, и прилетали "из-за речки".
В 1986 году взорвался реактор на Чернобыльской АЭС.